Отправлено: 15.07.09 11:00. Заголовок: Музыкальные инструменты для наших творческих участников.
Новгород музыкальный по материалам археологических исследований. Раскопки 1992 года
В. И. Поветкин
Очередной сезон археологических раскопок в Новгороде в 1992 году, помимо множества других открытий, принес также и важные свидетельства древней инструментальной музыкальной культуры.
Вообще обнаружение объектов такого рода в других краях Европы — большая редкость. Поэтому музыкальные древности Новгорода, активная фиксация которых началась с 1951 г., являются не только самым надежным источником по музыкальному инструментарию древней Руси, но и оказываются определяющими для подобных археологических находок в иных местностях.
Исторические пути конструктивных идей музыкальных инструментов неотделимы от общеисторических процессов. Вот почему даже с виду незначительный, лишенный легендарного ореола музыкальный инструмент может найти себе «двойника» в самом неожиданном месте и времени. И такой факт должны объяснять и учитывать не одни лишь историки музыки.
Итак, к' числу свидетельств, собранных в 1992 г. на Троицком и Федоровском раскопах и характеризующих обрядовую музыкальную обстановку в древнем Новгороде, относится камень с нацарапанными по обеим! его сторонам изображениями сцен плясок начала XII в. (Тр-11-1042), а также обрывок хари или маски ряженого, которая была изготовлена в конце XII в. из куска кожи (Тр-8-896).
О младенческих погремушках дают представление глиняные с шариком внутри и одним наружным отверстием писанки. Четыре их экземпляра, один из которых сохранился целиком, обнаружены в слоях XII—XIII вв. (Тр-9-875 Тр-11-1062, Ф-18-252, Ф-19-236).
К XII в. относится и железное ботало или, как на Новгородчине его называют, колоколка (Тр-8-913). Привешивалось домашнему скоту к шее для того, чтобы он не потерялся в лесу и для отпугивания от него дикого зверя или духа болезни.
К одежде древних новгородцев иногда вместо пуговиц крепились бубенчики. Небольшие, они могли входить и в комплект музыкальных погремушек. Три экземпляра бронзовых бубенчиков обнаружены в слоях ХП—XIII вв. (Ф-21-53, Ф-18-254, Ф-21-101).
Насыщенный влагой культурный слой в Новгороде способствует хорошей сохранности деревянных изделий, в том числе и частей или деталей различных музыкальных инструментов.
Для настройки струн щипковых гуслей или смычкового гудка использовались деревянные чаще из хвойных пород шпеньки, иначе, колки, три экземпляра которых изъяты из слоев XII в. (Тр-8-1161, Тр-11-1191, Ф-22-43). Правда, шпенек, происходящий с Федоровского раскопа, по устному сообщению Е. Г. Дубровина, попал в нижний культурный слой из какого-то верхнего слоя в результате перекопа. Все три шпенька принадлежали трем различным музыкальным инструментам. Один из этих инструментов — вероятно, гудок, о котором известно следующее.
Обломки полочки (деки) гудка, выструганной из древесины клена, обнаружены в слое конца XII в. между срубами жилого комплекса рядом с массовыми деревянными «колоннами» (Тр-8-841). Здесь было много щепы, покрытой сверху листами бересты, ВОЗМОЖНО, служившей кровлей. Один из упомянутых шпеньков (Тр-8-1161), выструганный из сосны, находился метрах в десяти от обломков гудка, он найден вне сруба рядом со столбом или сваей. Обе эти находки, как считает П. Г. Гайдуков, хронологически близкие, можно ставить вопрос о их принадлежности к одному инструменту. Такая их связь подтвердилась и в процессе реконструкции гудка, где диктуемые восстановленной полочкой очертания ого корпуса, а следовательно и головки со шпеньковыми отверстиями, оказались соразмерны величине шпенька. В археологической практике это первый случай, когда шпенек обнаружен в культурном слое не сам по себе, как 27 предыдущих, а хотя бы предположительно составляет комплекс с конкретным струнным музыкальным инструментом.
Что же касается реконструированного гудка, то в нижней части он имеет хвост, иначе, выступ для закрепления трех кишечных струн, обычные для гудка кобылку и два полукруглых выреза в полочке, а также не совсем обычное в верхней части полочки отверстие диаметром 8 мм. Толщина полочки колеблется от 2 мм по ее краям до 6 мм в ее середине. Общая длина гудка—333 мм, длина рабочей части мелодической струны (от кобылки до шпеньков) — 220 мм.
В слое первой половины XII в. найдены обломки полочки гуслей (Тр-10-1160). Полочка была изготовлена из бруска сосновой древесины. В нижней ее части сохранились вырезанные из того же бруска ушки, в отверстия которых продет стержень струнодержателя. Такой способ изготовления полочки указывает на ее принадлежность типу гуслей с игровым окном, иначе, гуслей лирообразных. Толщина полочки, верхняя часть которой, к сожалению, утрачена, по краям иногда оказывается менее 2 мм, а к середине увеличивается до 5 мм. В средней ее части ближе к правому краю было прорезано ножом или продолблено долотцом невеликим прямоугольное отверстие величиной 3x5 мм. Напрашивается предположение: не было ли оно одним из отверстий, составляющих знак или «цветочек», как в некоторых этнографических образцах гуслей XIX — XX вв.? На утраченной слева от отверстия части полочки возможно представить лишь дорожку из 3—5 подобных отверстий, что иногда встречается в поздних образцах бытовавших на Новгородчине гуслей. Между тем бесспорным фактом остается наличие единственного отверстия в рассматриваемой полочке. Но и его одного уже достаточно для того, чтобы признать отличие данной полочки от двух других археологических образцов полочек, лишенных каких-либо отверстий. Имеются в виду полочки семиструнных гуслей начала XIII в, (Тр-9-637) и пятиструнных гуслей XI в. надписью «СЛОВИША» (Тр-17-98, 108). И хотя пока что нет твердой уверенности в том, что это единственное отверстие не было случайным, все же теперь невозможно однозначно полагать и то, что в голосном (резонаторном) ящике древних новгородских гуслей не было принято хотя бы иногда прорезать отверстия. И если хотя бы иногда они прорезались, то, спрашивается, какова была их роль в гуслях, принцип звукообразования которых основан на так называемом чистом резонансе?
Отверстия вообще, а особенно столь мелкие принципиального влияния на звук в данной разновидности струнных инструментов не оказывали. Их роль могла заключаться в другом. Ответ подсказывают некоторые образцы гуслей, которые мастерились в Мошенском, Хвойнинском и других районах Новгородской области еще в XX в. В них прорезались одно за другим по прямой линии мельчайшие отверстия, количество которых соответствовало числу струн — шести, например, или семи1. По словам местных старожилов, бывали гусли и без каких-либо отверстий, но чаще все-таки с отверстиями, «чтоб гул выходил»2. Фраза «чтоб гул выходил» особенно по отношению к гуслям с одним крупным отверстием-голосником понимается, как правило, с позиций современного профессионального музицирования, именно: чтоб инструмент в акустическом, эстетическом плане звучал выразительнее. Но не учитывается ее параллельный и, похоже, изначальный смысл. Так, применительно к гуслям с упомянутой линией мелких отверстий, располагавшихся иногда по одному под каждой струной, выражение «чтоб гул выходил» могло сохраниться как наследие той древности, когда гусли воспринимались как предмет одушевленный, где каждая струна — это один голос, и для каждого голоса, обитающего, надо полагать, в недрах гуслей, имелось свое голосное отверстие; и не важен размер последнего, важен факт его наличия. Следовательно, вероятная причина появления в некоторых гуслях голосных отверстий связана не столько с поиском их резонансных качеств, ибо таковые по сути были открыты раньше, сколько с их мифологическим одушевленным образом. Свидетельством осознания такого образа, быть может, следует признать обломки изучаемой полочки, принадлежавшей лирообразным гуслям первой половины XII в. При этом, правда, остаются в силе документы изобразительного характера, среди которых даже такой поздний, как рисунок в «Диссертации о русских древностях» Матиаса Гутри 1795 г. показывает пятиструнные гусли без голосников3.
Руководствуясь обломками полочки, о которой идет речь, возможно представить обобщенный вариант реконструкции гуслей. Это мог быть инструмент не более как с пятью струнами, близкий по величине и пропорциям гуслям XI в. с надписью «СЛОВИША». Такому представлению способствует удаленное расположение ушек струнодержателя от нижнего края полочки. В итоге размеры полочки, как наиболее восстанавливаемой детали в этих гуслях, получились следующие. Ширина в нижней ее части — 70 мм, в верхней — 105 мм, общая ее длина могла достигать 587 мм.
Замечательным событием археологического сезона 1992 г. стало обнаружение в слое начала XII в. двух дощечек, составлявших комплект древних новгородских трещоток (Тр-11-1065). Выяснилось, что отдельные детали трещоток археологически обнаруживались в Новгороде уже в 1950-х гг., но их было недостаточно для признания за ними определенной категории археологических вещей4.
Трещотки относятся к шумовым ударным музыкальным инструментам в группе самозвучащих. Впервые научному описанию подверг южнорусскую разновидность трещоток К. В. Квитка5. Они использовались во время плясок и особенно при исполнении свадебных величальных песец и состояли из 14— 20 и большего числа плоских дощечек. В каждой дощечке имелось по паре отверстий, сквозь которые продевался двойной шнур. При встряхивании дощечки, ударяясь одна о другую, производили треск.
В отличие от южнорусских рассматриваемые новгородские трещотки имели пять взаимно ударяющихся дощечек, одна из которых была снабжена держалкой. Согласно первому реконкотрукторскому варианту дощечка-держалка располагалась сбоку от четырех остальных дощечек, согласно второму — к ней по обеим сторонам симметрично крепилось по две дощечки. Первый вариант обнаружил поразительное сходство как по расположению дощечек, так и в плане ремесленного их изготовления с трещотками народов северо-западного Кавказа, где они традиционно применялись во время плясок в свадебном обряде6. Второй вариант совпадает, причем также во всех деталях, с трещотками, точнее, с «колотушкой», которой на Новгородчине еще в 1940—50-х гг. пользовались ночные сторожа. Об этом со слов своей бабушки, проживающей в деревне Влички Маловишерского района Новгородской области, рассказала Валентина Васильевна Павлова. По своим детским воспоминаниям В. В. Павлова изобразила дощечку-держалку, к которой при помощи проволоки сквозь пару отверстий крепились симметрично другие четыре дощечки7.
Перед исследователями традиционного народного быта ставится конкретная задача поиска на Русском Северо-Западе не только этнографических образцов трещоток, но и свидетельств их использования в обрядовой музыкальной среде. Намеком на бытование в новгородском крае обрядово-музыкальных трещоток является единственное письменное упоминание о русских трещотках в «Реэстре» Петра I 1714 г. по случаю свадьбы тайного советника Никиты Зотова. В этом документе наряду с прочими музыкальными инструментами перечисляются в одном случае просто «трещотки», за которыми, возможно, подразумевались трещотки южнорусские, и в другом случае более конкретно — «новгородские трещотки»8. Из числа бытовавших на Новгородчине сигнальных колотушек или трещоток именно трещотки с небольшим набором дощечек, снабженных держалкой, конструктивно наиболее предрасположены к использованию их в обрядовой музыкальной обстановке; в упомянутом реестре они по праву могли бы называться новгородскими, тем более, что их возраст исчисляется многими веками.
Трещотки — с виду незначительный музыкальный инструмент, однако исторические пути их конструктивных идей не менее сложны, чем, например, у гуслей или гудка и могут прослеживаться в отдаленных концах Европы. Нынче историкам предоставляется возможность не только обратить внимание на сходство деталей древних новгородских трещоток и трещоток северо-западно-кавказских, но и попытаться объяснить столь неблизкие связи.
Наконец, коротко еще об одной новой категории археологических предметов, имеющей отношение к древнему музыкальному инструменту в плане его изготовления. Речь идет о двух стальных лезвиях необычной формы, которые в середине XII в. были воткнуты в бревна сруба (Тр-9-1135). При изготовлении деревянных ложек или, допустим, полости гуслей или гудка этими лезвиями могли пользоваться как скребками, иначе, фигурными циклями, которые поныне используются профессиональными музыкальными мастерами.
1) Этнографическое собрание Новгородского центра музыкальных древностей и материалы фольклорных экспедиций 1900—1991 гг.
2) Там же.
3) М. Guthrie. Dissertations sur les antiguit(5s de Russie. S-Peterburg, 1795. P. 31, Tab. 2, fig. 9. См. также: А. С. Фаминцын. Гусли — русский народный музыкальный инструмент. СПб., 1890. С. 36.
4) В. И. Поветкип. Открытие трещоток новгородских. (Из опыта восстановительных работ). (В печати).
5) Ю. А. Багрий. Русские трещотки. — В кн.: Памяти К. Квитки. М., 1983. С. 249.
6) И. М. Хашба. Абхазские народные музыкальные инструменты. Сухуми, 1979. С. 109—113, 225—227.
7) Новгородский центр музыкальных древностей. Материалы фольклорных экспедиций 1992 г.
8) К. А. Вертков. Русские народные музыкальные инструменты. М., 1975. С. 103, 258—260.
«Новгород и Новгородская Земля. История и археология». Материалы научной конференции 7/93
Отправлено: 15.07.09 12:17. Заголовок: Слово о музыкальной ..
Слово о музыкальной археологии России
В.И. Поветкин
К тридцатилетию открытия Борисом Александровичем Колчиным музыкального инструментария древних новгородцев
В общем понятии российской археологии как бы сам собою возник, стал привычным и естественным, особенно в последние годы, совершенно новый предмет или направление - музыкальная археология. За рубежом, скажем, на Западе Европы такой предмет получил известность значительно раньше. Что в немалой мере способствовало созданию мнения о культуре Древней Руси как о "культуре великого молчания".
В самом деле, противоречивое представление о древнерусской музыке, музыкантах, казалось, так и останется вечно противоречивым. Казалось, никогда не удастся понять, как выглядели, как звучали те музыкальные инструменты, которые в русских устных и письменных источниках скрывались, к примеру, под названием "гусли". Оставался бесконечно спорным вопрос: какие же музыкальные инструменты - местные или зарубежные - изображались в древнерусских книгах, настенных росписях, скульптурах, предметах декоративно-прикладного искусства. Были попытки соотнести формы известных в поздней русской традиции музыкальных инструментов со сведениями древнейших историков, начиная с Феофилакта Симокатты, жившего в VI в. и рассказавшего в своей "Истории" о троих славянах-музыкантах. Отсюда над популярными инструментами типа балалайки возникал ореол ложной древности. Единичные археологические свидетельства опять-таки в виде изображений музыкальных сцен, как, например, гудец с гуслями, награвированный на драгоценном обруче из Киевского клада XII в., или, тем более, турьи рога X в. из Черной Могилы в Чернигове, воспринимавшиеся поначалу как охотничьи сигнальные инструменты - все это еще более вовлекало исследователей в мир фантазии. Вместе с тем нельзя не восхититься успехами таких историков русской инструментальной музыки, как А. С. Фаминцын, Н. И. Привалов, Н. Ф. Финдейзен. Они работали в конце XIX - начале XX вв. Некоторые их выводы и рассуждения, казавшиеся до поры до времени слишком смелыми, нынче поражают своей точностью. И все же богатому своду накопленных ими материалов по русскому музыкальному инструментарию явно недоставало какого-то основного источника, посредством которого этот свод получил бы бесспорное объяснение.
Источник этот явился раньше, нежели он был осознан как факт. И уж тем более не тотчас оказалось возможным постигнуть его богатство и значение для всей русской истории. Таково ежегодно пополняющееся благодаря археологическим исследованиям собрание музыкальных древностей Новгорода.
Извлечение из влажного культурного слоя свидетельств музыкальных инструментов - металлических, глиняных, костяных и, самое важное, деревянных - началось на Неревском раскопе уже в 1951 г. Однако определить загадочные детали и обломки как некогда принадлежавшие варганам, гудкам, гуслям, сопелям удалось лишь во второй половине 1960-х гг. Честь такого открытия принадлежит выдающемуся деятелю новгородской археологии Борису Александровичу Колчину. Следствием открытия явились усилия ученого, направленные на восстановление древнего облика инструментов. Это было важно как для музейного показа, так и для всевозможных публикаций. Не вдаваясь в подробности означенных работ, заметим одно: с 1968-го по 1980-й г. типологический круг изучавшихся Б. А. Колчиным музыкальных инструментов оставался неизменным. В него входили: две разновидности щипковых малострунных гуслей - древнейшие, с игровым окном, иначе, лирообразные и пришедшие им на смену гусли без игрового окна, иначе, звончатые (по К. А. Верткову, обе разновидности причислены к типу гуслей крыловидных); смычковый инструмент - гудок трехструнный; духовой свистковый - сопель; и из группы самозвучащих - металлический варган.1 Б. А. Кол-чину, конечно же, были известны такие археологические находки, как жестяное ботало, бронзовые колокольчики, бубенчики, глиняные погремушки и свистульки. О некоторых из них он делал сообщения, однако в числе музыкальных древностей не рассматривал, быть может, по причине их общеизвестности. Или, быть может, обобщенному, широкому взгляду на данный вопрос в то время еще только подходил свой черед. В любом случае трудами Б. А. Колчина был начат умноженный впоследствии неповторимый в России и Европе опыт выявления археологических остатков музыкальных древностей, опыт их реконструкции и одновременного согласования с устными, письменными, изобразительными, вообще всеми далекими и близкими во времени свидетельствами использования звукообразующих устройств в русском быту.
Собрание музыкальных древностей Новгорода - самое крупное в Европе. К примеру, только свидетельств различных струнных инструментов на конец 1996 г. выявлено не менее 84. Это собрание способствовало верному определению, а иногда даже и убедительной реконструкции, целого ряда археологических находок музыкальных инструментов в других, удаленных от Новгорода местах раскопок. Очевидное сходство с новгородскими древними гудками и гуслями, их частями, деталями или заготовками обнаружено археологами в Хедебю - это граница Германии и Дании,2 в Польше в городах Ополе и Гданьске,1 на территории России - в Пскове,4 а совсем недавно - в Старой Ладоге.5 Староладожская находка - это изготовленный не позднее X в. деревянный шпенек (колок), изображение которого для данной публикации любезно предоставила 3. Д. Бессарабова (рис. 1). Конструктивно шпенек мог бы равно принадлежать гуслям или гудку, но по времени его бытования, он, вероятнее, составлял комплект гудка: согласно материалам новгородской археологии, в слоях X в. пока что надежно отмечаются именно смычковые гудки. Старая Ладога - третий в России город после Новгорода и Пскова, в котором обнаружено столь важное свидетельство, как деревянная деталь древнего сложно устроенного музыкального инструмента.
1. Шпенек (колок) струнного музыкального инструмента. Дерево. Не позднее X в. Старая Ладога. 2. Наконечник стрелы-свиста 3. Наконечник стрелы-свиста 4. Наконечник стрелы-свиста. 5. Наконечник стрелы-свиста 6. Наконечник стрелы-свиста
Сохранности деревянных вещей, в частности, остатков музыкальных инструментов, способствуют пропитанные водой культурные напластования, свойственные районам Русского Северо-Запада. В других городах и селениях Древней Руси, где культурные слои складывались не столь благоприятно для дерева, также, вероятно бытовал достаточно широкий набор музыкальных инструментов, в том числе и "благородных" деревянных - струнных и духовых. Подтверждением тому служат знаменитые драгоценные обручи из княжеских и боярских кладов ХП-ХШ вв., на которых показаны обрядовые дохристианские сцены с участвующими в них гудцами-скоморохами. Особенно выразителен обруч из Старой Рязани. На его створках изображены плясунья в долгорукавке и двое Гудцов - один с гуслями, другой с сопелью; причем оба инструмента поразительно похожи на открытые в Новгороде образцы деревянных сопелей и гуслей, доказательно восстановленных ныне в их формах и звучании. Однако, как уже отмечалось, голосами "благородных" музыкальных инструментов не ограничивалось богатство мира искусственных звуков Древней Руси.
Пытаясь проследить истоки сложно устроенных музыкальных инструментов, нередко приходится обнаруживать конструктивные их идеи в инструментах или звукообразующих приспособлениях, не имеющих прямого отношения к музыке, тем более профессиональной. Вот почему очевидной задачей новгородской, а значит и общероссийской, музыкальной археологии стало выявление, исследование практически любых некогда призванных издавать звук предметов. Отсюда понятие о музыкальной культуре Древней Руси предстает в бесчисленных связях профессионального музицирования скоморохов со всем былым укладом жизни -дохристианским и христианским, мирным, охотничьим и ратным, со всеми голосами и сигналами - услаждающими и чарующими, тревожными и оберегающими, тихими и громогласными.
За последние лет пятнадцать число звукообразующих устройств, именуемых с определенной условностью древненовгородским музыкальным инструментарием, значительно увеличилось. Типологический ряд последнего с большей или меньшей полнотой охватывает четыре основные группы:
Самозвучащие (идиофоны)
Металлические блюдо (гонг), колокол, звонец или колокольчик, бубенчики нескольких разновидностей, шумящие привески-амулеты, ботало литое и жестяное, варган, глиняные погремушки, деревянные лопаточные трещотки (новгородские), колотушка ночного сторожа или щелкотуха с деревянным шаром-ударником, било;
Гусли, три разновидности - лирообразные, звончатые, гусли-псалтирь; гудок, две разновидности - трехструнный и однострунный. Подробные сведения о перечисленных типах инструментов содержатся в публикациях последних лет.
Данный перечень - это музыкальные древности Новгорода. Но если собрать сведения о всех типах инструментов, открытых археологами на огромных пространствах бывшей Древней Руси, то перечень почти не изменится. Разве что группу духовых инструментов можно дополнить козицей, иначе, дудой или волынкой. В г. Серенске Калужской обл. выявлен, пусть и не сам инструмент, но его изображение на обломке каменной формы, предназначавшейся в ХП-ХШ вв. для отливки створчатого обруча.8 Или, наконец, возможным было использование в древнерусском, конкретно опять-таки древненовгородском быту еще одного звуко-образующего приспособления, способного войти все в ту же группу духовых.
В 1991 г. в Новгороде на Федоровском раскопе в слоях второй половины XII-XIV вв. были найдены два костяных наконечника стрел (Ф-17-42; Ф-17-102). Необычность их состоит в том, что у каждого из них имеется по одному боковому отверстию (рис. 2-3). Каково назначение таких стрел?
В труде И. Е. Забелина "Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст." сообщается о различных стрелах: "Да ящик, а в нем северги и тамарики и срезни и свисты. Пять гнезд свистов и в том числе гнездо свистов серебреных; четыре гнезда костяных; в том числе гнездо писаных".9 Значит наряду с прочими стрелами использовались и стрелы звучащие - свисты. По важности назначения, по качеству изготовления они не уступали другим стрелам: "Гнездо стрел яблановых свисты костяные слоновые кости с белохвосцовым перьем под перьем у свистов перевито золотом...". Материалом для их изготовления часто служила кость: "Свисты костяные слоновые нового дела; (...) свисты костяные рыбьи кости нового дела".10 Звучащие стрелы различались и по устройству и по назначению. Вариант охотничьих стрел представлен в "Загонной охоте" М. Н. Хангалова: "Приведем теперь сведения, сообщенные у Палласа об облаве у бурят, которую видел наш путешественник около станицы Акшинской 25 мая 1772 г.: /.../ и лишь только Дзерены (дикие козы) промышленников увидят, то бросятся все в бег, а промышленники со своей стороны отовсюду на них во весь опор скачут, и так окружив и криком и свистящими стрелами, обезумливают зверя и повергают, сколько могут /.../ или когда стадо обойти не могли, а зверь встормошился, то в таком случае пущают вперед вышеупомянутые свистящие стрелы, чтоб тем их пугнуть и назад в круг оборотить. - В примечании сказано: - Таковые стрелы называются по-русски свистунами, а. по-мунгальски Дзы. Они тяжелы, на конце имеют тонкое и преострое железцо, шириною пальца на четыре, наподобие косого четвероугольника; под железцом приделывается пустой костяной желвак с несколькими дырами, сквозь которые воздух прорывается. Как скоро стрелу пустит, то оныя будто шипит, но весьма проницательно, и где попадет, тут-уже рана смертельная"."- Изображение свистящей поражающей стрелы, очень похожей на вышеописанную, имеется в каталоге музыкальных древностей Японии. Там же специально обращено внимание на пустотелость костяных желваков, принадлежавших слож-носоставным свистящим стрелам. '2
Вопрос о костяных наконечниках с одним, а чаще с двумя боковыми отверстиями как принадлежности свистящих стрел, Которыми в XVII в. пользовались русские полярники у берегов Таймырского полуострова, затронули С. И. Руденко и Я. В. -Станкевич в 1951 г." Спустя тридцать лет О. В. Овсянников и В. Ф. Старков пришли к иному выводу: "...боковые отверствия имели не "музыкальное", а конструктивное значение. /.../ ...просверленные отверстия служили для небольших костяных "заклепок" - нагельков, острые концы которых заклинивали деревянное древко в канале наконечника..."; "...внутренняя часть предмета вырезана (кость как бы выбрана) /.../ Вероятно, это делалось, чтобы облегчить вес наконечника".
Невозможно согласиться с тем, что, облегчая наконечник, надо было его лишнюю массу удалять изнутри, а не снаружи. К чему этот сложный, трудоемкий путь в ущерб простому? Оправданием его может быть лишь одно: в наконечнике для чего-то требовалась именно полость. И, конечно, теряется смысл тут же эту полость заполнить древком, заклинить древко опять-таки костяными "нагельками", сверля в наконечнике отверстия. Во всем этом очевидны неоправданные технологические сложности, причем касающиеся почему-то далеко и далеко не всех втульча-тых наконечников стрел. Более убедительную оценку загадочным предметам дали С. И. Руденко и Я. В. Станкевич. Что подтверждается подобными образцами сложносоставных наконечников свистящих стрел, включенных в свод музыкальных древностей Японии.*
Таким образом, кроме письменных сведений о свистах или свистунах как разновидности стрел, имевших место в древнем русском быту, возникает представление и об их устройстве. Признаком костяных свистов является полый наконечник или желвак с одним, двумя или, быть может, несколькими боковыми отверстиями, посредством которых обдуваемая встречным потоком воздуха летящая стрела звучит. Согласно свидетельствам, приведенным в работе М. Н. Хангалова, свистящие стрелы использовались по-разному: одни - поражающие зверя, другие - вспугивающие его, то есть чисто сигнальные. Если в первом случае свистящий костяной желвак был снабжен смертоносным металлическим черешковым наконечником, то во втором - металлический наконечник, наверное, мог изыматься, и стрела оставалась с одним лишь свистящим приспособлением.
На примере рассмотренных охотничьих свистов или свистунов можно предполагать, что в русской истории были и другие типы свистящих стрел - охотничьи и, возможно, ратные-различавшиеся как по назначению, так и по конструкции. Что и подтверждается археологическими находками в Новгороде.
Два костяных наконечника с одинарными боковыми отверстиями, обнаруженные на Федоровском раскопе, представляются как весьма древние свидетельства русских свистов. От вышерассмотренных они отличаются отсутствием в их вершине паза для насадки черешкового металлического наконечника. То есть их формы завершены. Значит именно они или им подобные, скажем, при составлении описей преимущественно могли бы числиться в гнезде "костяных свистов". В означенных новгородских наконечниках угадываются общие конструктивные признаки, которые выражены в "заточке" верхней, "рабочей" их части посредством трехсторонних срезов. По общему принципу размещались у них и боковые свистковые отверствия, а именно - на грани, поверхности, приходящейся под острым углом к встречному ветру. Вместе с тем с первого же взгляда понятно, что оба наконечника весьма различны и по форме, и по манере изготовления.
Один из них при длине 43 мм и наибольшем наружном диаметре 16 мм имеет изящные формы (рис. 2). Вся его поверхность поделена на двенадцать продольных граней, которые, скупо его украшая, придают ему стройность. Полость насколько хватает длины наконечника выбрана перовым сверлом, диаметр ее на выходе равен 8 мм. Древко стрелы, смазанное клеем или смолой, вставлялось в полость лишь на часть ее глубины, примерно на 10-13 мм. Как бы закупоривая полость, оно не должно было перекрывать свисткового отверстия, также аккуратно просверленного и достигающего в диаметре 4,5 мм. Словом все сработано образцово. Стрела с таким наконечником вполне могла бы быть перевита в месте ее оперения золотом, как княжеская или боярская. Использовалась она, по-видимому, во время охоты на птицу или мелкого зверя, а также и как сигнальная на поле брани.
Иначе мастерился второй наконечник. О нем едва ли не в прямом смысле можно сказать: "Топорная работа". Его готовили наспех, не заботясь о красоте, словно для какого-то немедленного сигнала - одного, и не более. Его длина - 30 мм, наружный диаметр не превышает 16 мм, сбившийся в сторону от осевой линии полый канал рассчитывался для древка диаметром 8 мм. Непосредственно на одном из трех срезов, образующих острую вершину, сделано свистковое отверствие, примерный диаметр которого - 4 мм (рис. 3).
Каково было звучание открытых в Новгороде костяных наконечников? Полость первого явно большая, нежели второго. Отсюда и высота звука у первого наконечника ниже, чем у второго. У первого свист чистый и легко возникающий, у второго - шепелявый, образуется труднее. В звучании таких наконечников было, надо полагать, и нечто общее. Летящая стрела, вращаясь вокруг своей оси, испытывала сопротивление не только встречного, искусственного потока воздуха, но с той или иной стороны еще и ветра, зависящего от погоды, естественного. Поэтому от периодичного соприкосновения свисткового отверствия, допустим, с боковым ветром звук не мог быть постоянным и равномерным, он чаще был прерывистым, "мерцающим", похожим на тремоло, что придавало ему своеобразной красоты, а одновременно могло наводить ужас - и на зверя во время облавы, и на человека на поле брани.
Археологических образцов свистящих стрел собрано сравнительно мало. В специальном труде А. Ф. Медведева, посвященном древнему ручному метательному оружию, на таблицах покачаны несколько металлических и один костяной наконечники стрел с боковыми отверстиями. Правда, они рассматривались автором как свисты. Костяной наконечник был найден в Биляре (Татария) в слое XI - XIII вв. При некотором своеобразии его внешних форм, он конструктивно весьма сходен с первым из рассмотренных двух новгородских костяных свистов. Следовательно, согласно определениям Медведева, оба они представляют тип томаров с трехгранным фигурным острием.15 Второй из рассмотренных выше новгородских свистящих наконечников, согласно тем же материалам Медведева, соответствует типу тупых массивных томаров, использовавшихся в X - XIV вв."' Черешковые металлические звучащие наконечники стрел, причем несколько типов, обнаружены на различных древнерусских поселениях, и в частности, в Новгороде. Здесь из слоя конца XIII - первой половины XIV вв. был извлечен наконечник с боковыми отверстиями не только в его шейке, исполнявшей функцию желвака, но и в лопасти, иначе, пере. Он причислен А. Ф. Медведевым к типу кунжутолистных наконечников, которые наряду со срезня-ми в виде узкой вытянутой лопаточки и фигурнолистными или пламевидными наконечниками встречаются на городищах, разрушенных ордами Батыя в XIII в." (рис. 4).
Выходит, что и срезни, и томары, и другие типы наконечников стрел - из кости или из металла - могли называться свистами, стоило только их оформить боковыми отверстиями.
По всему видно, что практика использования на Руси свистящих стрел находилась в тесной связи с традициями степных народов. Особенно она проявилась после нашествия Батыя в XIII в.
Нельзя не вспомнить о трепетном отношении на Руси к свистящим звукам вообще. Тому немало свидетельств. Это и былинные сюжеты, - например, с посвистами Соловья-разбойника, - и сказки, и поговорки, и, очень важно, летописи, в которых к перечисляемым в них ратным сигнальным инструментам - бубнам, арганам, трубам, наконец, сопелям и посвистелям, к лязгу топоров и копий, к воинским плачам и победным кличам, как теперь можно представить, прибавлялись оглашавшие поле битвы своим жутким клекотом специальные стрелы - свисты.
Итоги данной статьи. В отечественной археологии сформировалось отдельное направление и определилось его понятие - музыкальная археология; область его исследования проходит на границе двух дисциплин - музыкального инструментоведения и археологии. Основу Российской музыкальной археологии составили музыкальные древности Новгорода. К городам, в которых обнаружены свидетельства сложных деревянных музыкальных инструментов, то есть к Новгороду и Пскову прибавился третий город - Старая Ладога. В Старой Ладоге в слое не позднее X в. обнаружен шпенек - деталь струнного музыкального инструмента, вероятно, гудка. Это чрезвычайно важное открытие осуществилось благодаря высокому профессионализму археолога - Зои Дмитриевны Бессарабовой. Поскольку объектами внимания музыкальной археологии являются всевозможные звукообразующие приспособления, конструктивные идеи которых могли быть использованы при создании специально музыкальных инструментов, то по этой причине были рассмотрены на предмет звучания стрелы древних луков.
С точки зрения музыкального инструментоведения в металлических наконечниках стрел-свистов использовался в одних случаях принцип открытых звучащих труб (флейт), в других - закупоренных труб, в третьих - тех и других совместно. В костяных втульчатых наконечниках, в их ранних образцах использовался принцип закупоренных труб. С чем соотнести такие сведения? Понятно, что сходства между стрелами-свистами и известными археологическими образцами бытовавших на Руси духовых инструментов не наблюдается. Но коль скоро в древнерусском обиходе имели место такие способы получения звука, какие отмечены в стрелах-свистах, значит можно предполагать, что уже тогда, начиная по крайней мере с XII в., существовали основанные на подобных же принципах звукообразования и специально музыкальные инструменты. К ним могли бы относиться, например, такие свистковые инструменты, как дожившие в обрядовой сельской среде до XX в. в южнорусских областях травяные дудки с двумя открытыми концами и кугиклы - тростниковые трубочки с одним закупоренным концом (тип флейты Пана).
Разумеется, тема стрел-свистов не ограничивается только числом рассмотренных образцов: пока что первейшей задачей было выявить из огромного количества всевозможных типов стрел именно те их разновидности, которые предназначались для подачи звуковых сигналов. Прекрасным дополнением к вышеизложенному материалу могли бы служить, например, еще две новгородские находки. Это обнаруженные на Троицком раскопе в 1986 г. костяные наконечники стрел-свистов примерно середины XII в. Типологически один из них (Тр-12-667) относится к томарам с трехгранным фигурным острием (рис. 5), а другой (Тр-12-784) - к томарам тупым массивным (рис. 6). Оба они добротно были исполнены. Главная же их особенность состоит в том, что у каждого из них на гранях просверлено не по одному, а по два частковых отверстия. Однако выявление свидетельств стрел-свистов в Новгороде и других местах раскопок, возможное расширение их типологического ряда, наконец, количественный подсчет - отдельная задача.
1 Б. А. Кол чин. Новгородские древности. Деревянные изделия. М., 1968 (Свод археологических источников. Вып. Е1-55); Б. А. К о л ч и н. Музыкальные смычковые инструменты древнего Новгорода //Славяне и Русь. М., 1968. С. 66-/I; Б. А, Кол чин. Коллекция музыкальных инструментов древнего Новгорода II Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник - 1978. Л., 1979. С. 174-IК7; Б. А. К о л ч и н. Инструментальная музыка древнего Новгорода // Тезисы докладов советской делегации на IV Международном конгрессе славянской археологии. София, сентябрь 1980 г. М., 1980. С. 66-68.
G. Lawson. Zwei Saiteninstrumente aus Haithabu. // Das archa'ologische I undmaterial. Neumiinster, 1984. IV. Abb. I.
1 K. Jazdzewski. О zagadnieniu polskich instrumentow strunowych z wczesnego rcdniowecza. // Prace i materialy. Museum archeologicznego i etnograficznego w l.odzi. Seria archeologiczna, 12. Lodz, 1966. S. 8-0;
«Новгород и Новгородская Земля. История и археология». Материалы научной конференции
Отправлено: 16.07.09 13:57. Заголовок: ИЗ МУЗЫКАЛЬНОГО ОБИХ..
ИЗ МУЗЫКАЛЬНОГО ОБИХОДА ДРЕВНИХ НОВГОРОДЦЕВ
В.И. Поветкин
(Археологические находки 2006 года, а также некоторые итога реконструкторских работ)
Археологические изыскания в Великом Новгороде в 2006 г. продолжились в Людином конце на Троицком XIII и XIV раскопах (руководители - А.Н. Сорокин и A.M. Степанов). Изучались напластования от начала XII столетия с углублением до второй половины XI в. Кроме того, в Славенском конце проведены исследования вплоть до материка на новом раскопе - Посольском-2006 (руководитель - М.И. Петров). Наконец, особые археологические работы, подводные, были начаты в районе Великого моста (руководитель - А.В. Степанов). К числу звукоизвлекающих приспособлений, прямо или косвенно обустраивавших музыкальный быт древних новгородцев, отнесены следующие свидетельства:
САМОЗВУЧАЩИЕ
1. Погремушек младенческих костяные детали - 2 экз. (Тр. XIII -12-1609; Тр. XIV - 13-1696)*.
2. Погремушка яйцевидная глиняная, с глазурной росписью (писанка), обломок - 1 экз. (Тр. XIV - 12-1724).
3. Плоская коньковая привеска из шумящего набора бронзовых амулетов, обломок - 1 экз. (Тр. XIII - 13-1633).
Показанные на рисунке небольшие косточки с просверленными в них отверстиями (рис. 1: 1-2) в археологической практике определяются предположительно как амулеты или игральные кости. В равной мере они могли использоваться ещё и в составе младенческих погремушек. Обнаруживаются не только единично, но и группами. Например, девять бобровых с отверстиями косточек были открыты в 1994 г. в Людином конце в слое первой половины XI века (Тр. X - 16-1071).
О древнем типе погремушки яйцевидной с глазурной росписью -неместного производства - новых сведений не прибавилось. Можно заметить лишь, что это 117 свидетельство, обнаруженное во время плановых раскопок в Новгороде (рис. 1:3).
Рис. 1: 1-2 - погремушек младенческих детали, кость, 2 экз. (Тр. XIII - 12-1609; Тр. XIV - 13-1696); 3 - погремушка яйцевидная с глазурной росписью (писанка), глина, обломок (Тр. XIV - 12-1724); 4 - плоская коньковая привеска из шумящего набора амулетов, бронза, обломок (Тр. XIII - 13-1633); 5-9 - бубенчики из различных цветных металлов, двухчастнолитые, 5 экз. (Тр. XIV - 12-1704; 12-1720; 13-1790; Пос. 2006 - 36-4; 37-1); 10-13 - выплески медных сплавов как возможные дробины бубенцов, 4 экз. (Тр. XIII - 12-1632; 13-1658; Тр. XIV - 13-1762; Пос. 2006 - 37-отвал, №85); 14 - бильце сторожевой колотушки, дуб (Тр.ХШ - 13-1635); 15 - колок для настройки струн, берёза (Тр. XIV - 13-1711); 16 -гуслей лирообразных обломок, можжевельник (Тр. XIV - 13-1766, №107); 17 -гуслей лирообразных обломок, клён (Тр. XII - 13-1478, №70); 18 - колокольчик рыбацкий(?), обломок, бронза (Волхов у моста - шурф №3, №168); 19 -колокольчик поддужный, обломок, бронза (Волхов у моста - шурф №2, №169); 20 - полая шумящая подвеска-амулет (Волхов у моста - шурф №1, №69); 21 -бубенчик единочастнолитой, бронза (Волхов у моста - шурф №2, №90).
О бубенчиках-звонцах. Общее число выявленных при раскопках в Новгороде свидетельств достигло не менее 457. Из шести вновь открытых пять - двухчастнолитые, различаются по форме и материалу изготовления. Один бубенчик, из слоя начала XII в., если и может быть назван грушевидным крестопрорезным, то с оговоркой. По целому ряду признаков, начиная с технологических деталей, он нетипичен. Нетипичен и расположением вертикального литейного шва, проходящего не как обычно, между лепестками, а прямо по оси лепестков, и сферическими, не гранёными формами, и рельефным сетчатым литым узором на четырёх его лепестках, и, наконец, материалом - свинцово-оловянным сплавом. К тому же, он с браком: его округлая дробина - также свинцово-оловянная - после процесса отливки оказалась припаяна внутри к стенке (рис. 1: 5). Два других бубенца вполне соответствуют типу 1-А - деухчастнолитых гранёных крестопрорезных, один из них, по предварительным оценкам, медный, без дробины (рис. 1:6), другой изготовлен из сплава, внешне похожего на серебро, внутри громыхает дробина двухчастнолитая с зеленоватой патиной (рис. 1:7). Ещё два бубенчика, найденные на Посольском раскопе в слоях середины и второй половины XII века, принадлежат типу 1 -Б -деухчастнолитых округлыхпродольнопрорезныхс тройной опояской. Оба они медные или краснобронзовые. В одном двухчастнолитая из того же металла дробина (рис. 1:8), в другом дробина - камушек типа известняка с заоваленными гранями (рис. 1:9).
Шестой бубенец в виде помятого обломка с зажатой в нём дробиной - бронзовым выплеском - был обнаружен на дне Волхова при подводных исследованиях Великого моста. Он соответствует типу 3-А - единочастнолитых округлых со жгутиком-опояской (рис. 1:21). Такие бубенцы в разных концах Новгорода отмечаются в слоях XIV-XV вв., но подавляющее их большинство практиковалось во второй половине XIV столетия.
Тут же поднятая со дна Волхова бронзовая полая двуглавая коньковая шумящая подвеска, согласно подобным датированным новгородским находкам, также бытовала в XIV в. (рис. 1: 20). И подвеска, и бубенчик, украшенные жгутиками — предметы единой школы литейного производства. Не случайно они близки временем бытования.
К позднему периоду, XVIII-XIX вв., следует отнести извлечённые из воды обломки двух колокольчиков. Оба без надписей. Один, с диаметром основания 40 мм, тонкостенный, мог использоваться поразному, например, как рыбацкий, или входил наравне с бубенцами в состав «подгарка», конского ошейника (рис. 1:18). Другой, в диаметре достигающий 115 мм, мог быть поддужным колоколом, скажем, в почтовой тройке. Вместе с тем снаружи идеально полированный, он очень походит на корабельные сигнальные колокола (рис. 1: 19). Обращаем внимание на такие находки для сравнения их с более ранними образцами колокольчиков.
Замечено, что в обнаруженных в Новгороде бубенчиках-звонцах дробиной изредка служили металлические выплески. Ныне найденные медных сплавов выплески (рис. 1: 10-13) не причисляем к прямым свидетельствам бубенцов, но принимаем их к вниманию, допуская, что некоторые из них или выпали из бубенцов, или могли предназначаться для таковых.
Слою конца или второй половины XI в. принадлежит найденное в Людином конце бильце колотушки ночного сторожа. Нередко такие детали изготавливались из берёзового свилеватого нароста. В данном случае бильце выстругано из ствольной части дуба. Непритязательная деталь, но сделана аккуратно и соответствует общему для ранней новгородской истории высокому ощущению красоты (рис. 1:14).
К означенному слою относится и колок, шпенёк для настройки струн - берёзовый, таковым его по микроскопическим признакам определила Л.В. Кокуца (рис. 1: 15). В Новгороде это 60-я находка такого рода. Был ли он в составе гудка, или же гуслей - сказать затруднительно. Любопытен следующий факт.
Метрах в одиннадцати от колка в тех же напластованиях XI в. обнаружен обломок изготовленных из породы можжевельника лирообразных гуслей (рис. 1: 16). Случайно или нет, но колок по диаметру подходит к колковым отверстиям этого инструмента. К характеристике данных гуслей следует добавить то, что их игровое окно было окаймлено волнистой резной дорожкой. Кроме того, колковых отверстий поначалу имелось не менее шести. А спустя время владелец по каким-то причинам уменьшил их число до пяти, расположив ниже прежних, значит, и длина струн изменилась. Этот случай не единичен.
В 1999г.на Троицком XII раскопе в слое конца XII в. был обнаружен обломок верхней части лирообразных гуслей, у которых число колковых отверстий также было уменьшено К Попутно сообщаем об упомянутой находке дополнительные сведения. Во-первых, как недавно определила Л.В. Кокуца, данные гусли были изготовлены из породы клёна. Во-вторых, на их обломке с весьма разрушенной древесной структурой удалось таки рассмотреть следы украшений - округлых глазков диаметром 4 мм, сделанных некогда циркульным резцом, узенькой пёркой. Оставленные этим инструментом осевые углубления равномерно рассыпаны на лицевой поверхности находки; публикуем уточнённый её вид (рис. 1: 17). Посредством подобного резца с лучковым приводом в ХП-ХШ в., как отмечал Б.А. Колчин, новгородцами орнаментировались предметы из кости2. Таким образом, говоря о раннем типе новгородских лирообразных гуслей, в общей сложности о 15 их бесспорных свидетельствах (не считая 60-ти колков, неопределённая часть которых также принадлежала типу гуслей лирообразных), отмечаем, что почти все они, один инструмент в большей, другой в меньшей мере, были художественно украшены. Этим опять-таки подкрепляется мысль о культе красоты в первые века истории Новгорода.
Настоящий отчёт, как и отчёты предыдущие, показывает, сколь значительно за последние годы расширился количественно и типологически список музыкальных древностей Новгорода. Этому, разумеется, способствует накопившийся опыт выявления свидетельств музыки в большом потоке вещей, поступающих с мест раскопок. Но существенным обстоятельством является ещё и постепенное осознание древнего понятия музыки. Границы такого понятия простирались от простых призванных звучать бытовых приспособлений до собственно музицирования на так называемых благородных инструментах. Вот почему берутся во внимание и детали плоских шумящих подвесок, и предполагаемые костяные младенческие погремушки, и металлические выплески как возможные свидетельства бубенцов, и другие находки. Список подобных предметов будет расти и уточняться, иногда, быть может, сокращаться, а потом вновь расти, он будет стремиться к относительной законченности по мере взросления пока ещё очень молодой в России науки - музыкальной археологии, или археомузыкологии. Первейшая задача этой науки - пользуясь новгородским опытом, выявлять материальные остатки музыкальной культуры во всех местах раскопок на пространствах Древней Руси.
Вспомним, что именно свидетельства музыкальных инструментов прежде, нежели иные находки, обнаруживают дохристианский Новгород как древний культурный центр европейского значения. Другие древнерусские города, надо полагать, так же были музыкально богаты. Но за пределами Новгорода, где культурный слой не всегда хорошо сохраняет вещи из дерева, археологам труднее отслеживать гиидетельства музыкального быта. Потому так важен новгородский i шыт: он предупреждает, что могло быть и что следует искать в других краях, понятно, с учётом конкретных местных полевых условий, то есть пытаться открывать то же, что в Новгороде, хотя, быть может, и по иным признакам.
В последнее время осуществлены и продолжаются работы по реконструкции некоторых древних музыкальных инструментов на основе ранее выявленных в Новгороде их материальных остатков. Отдельного внимания заслуживает находка 1991 г., происходящая с Фёдоровского II раскопа. Это головка некогда изящного в своих формах и аккуратно изготовленного струнного музыкального инструмента. Она попала в культурный слой в первой половине XII в. (Фёд. II — 21-121). Ещё в древности сильно повреждённая топором или мечом, она свидетельствует о плачевной истории древнего гудебного сосуда, а возможно, и о незавидной судьбе его владельца. Об этом можно строить самые противоречивые догадки. Но как был устроен инструмент? Некоторыми своими чертами найденный его обломок отличается от прочих находок такого рода (рис. 2: 1). Отсюда важно хотя бы в допустимой мере восстановить его облик.
Согласно определению по микроскопическим признакам, осуществлённому М.И. Колосовой, инструмент был изготовлен из очень плотной породы ели. В отличие от большинства древних новгородских подобного типа инструментов рассматриваемый образец не был в своих формах симметричным: его головка с левой стороны имела какое-то необычное продолжение. В головке имеется три колковых отверстия. Слева видны остатки неясного по назначению грубого выреза, появившегося в древности и сделанного, как говорится, «по живому», возможно, незадолго до повреждения инструмента топором. Быть может, это было отверстие для шнура, чтобы подвешивать инструмент, скажем, на походе. Боковой вид находки показывает, что между головкой и остальной, к сожалению, утраченной частью корпуса инструмента располагался валик, служивший порожком; им ограничивалась длина рабочей части трёх струн, простиравшихся от комплекса струнодержателя и крепившихся к колкам, по-былинному, шпенькам. Согласно виду спереди, прямо на вершину валика приходится небольшое отверстие, оставленное, по всей вероятности, деревянным гвоздём.
Рис. 2:1- головка гудка, ель, п.п. XII в., обломок с реконструктивным продолжением (Фёд. II - 21-121); 2 - головка гудка, клён, п.п. XII в. (Тр. V - яр. 17, пл. 12, кв. 310).
Какому типу струнных принадлежал данный инструмент? Все материалы новгородской археологии, а также псковской3, сообщают, что трёхструнным у наших предков мог быть только гудок. Тот, кто «посмыцае власеномь лучцемь скриплет - смычькь именуетсе» -толкуется в Рашском списке славянской кормчей книги 1305 г.4. Здесь смычок - это музыкант, смымкающий волосяным лучком. В свою очередь лучок - это деревянный изогнутый прутик с натянутым между его концами и наканифоленным пучком конских волос. То есть на гудке в отличие от щипковых (бряцающих) гуслей играли лучком, или, как сказано в старине - погудке «Вавило и скоморохи», погудалъцем (смычком в нынешнем его значении).
Особенностью данного гудка является его несимметричная по форме головка. Неожиданным кажется то, что подобных примеров не встречено в средневековой западноевропейской иконографии. У нас же такой случай хотя и редкий, но не единственный. Например, не вполне подчинена симметрии художественно изысканная и зрительно мастерски уравновешенная головка псковского гудка XIII в. 3 Несимметрична головка открытого в Новгороде однострунного гудка рубежа X-XI вв 6. Вызывающе несимметричной представляется головка изготовленного из клёна новгородского трёхструнного гудка -находка 1980 г. в Людином конце в слое первой половины XII в. (Тр. V - 12-310; рис. 2: 2). То есть в Новгороде таких очень близких примеров два. Они между собой сопоставимы по всем признакам. У обеих головок именно слева имелось какое-то продолжение. У той и другой было по три колка. Они сходны даже по наличию дополнительного сквозного отверстия, четвёртого, служившего, быть может, для привязки инструмента на шнурке. Но самое главное то, что и во втором случае головка снабжена порожком возле струн; здесь он хотя и утрачен, но, как видно на рисунке, вставлялся в специальный паз. Немаловажен и, по-видимому, не случаен также факт их одновременного бытования - в первой половине XII в. или несколько ранее. Не исключено и то, что эти две находки характеризуют собой более ранние формы трёхструнных гудков, красота и конструктивная изощрённость которых восходили к роскошным кобылкам, подставкам под струны смычковых инструментов, сработанным первонасельниками Новгорода в первой половине X в.7 Итак, создавая практический вариант реконструкции одного инструмента, мы мысленно сможем представить и формы другого.
Какие деревообрабатывающие инструменты могли использоваться при строительстве гудка, найденного в виде обломка на Фёдоровском раскопе? Таковыми были топор, нож, бурав, резец типа ложкаря или тесло для выборки полости, скребок для выравнивания наружных поверхностей. Образцы такого инструментария - частая находка при раскопках в Новгороде. Как отмечал Б. А. Колчин, перовидные свёрла, ложкарные резцы и втульчатые тёсла у жителей Неревского конца применялись уже в середине X в., пила-ножовка - в XI в., в XII столетии выбор таковых был особенно велик8.
Очерёдность действий:
1. Еловое бревно, в поперечнике достигавшее 240 мм или более, раскалывалось топором по сердцевине на две части, затем одна из половин тем же способом от сердцевины делилась ещё надвое.
2. Из четверти бревна вытёсывалась заготовка корпуса гудка.
3. С помощью ножа более детально выстругивались головка и нижняя грушевидная часть, которая, по сходству с некоторыми новгородскими образцами, заканчивалась специальным, выступом, хвостом.
1. Теслом или ложкарём в грушевидной части выбиралась полость. Местами доработка осуществлялась ножом или резцом типа стамески. При этом образовывались стенки с плавно меняющейся толщиной — от 9 мм по бокам до 5 мм на дне. В районе шейки, как указывалось, стенка сосуда с тыльной стороны была в древности ненамеренно прорезана насквозь. Мы не стали копировать это место, а сохранили стенку толщиной около 5 мм, устранив таким способом брак.
2. От шейки до хвоста бортики сосуда понижались, срезались на
it иицину будущей полочки. На оригинальном обломке в районе шейки
■ i лгтично сохранился важный для нас перепад, определяющий толщину
полочки - не менее 4 мм.
3. В головке аккуратно просверливались три сквозных идеально < жруглых отверстия диаметром 8 мм.
4. Головка дострагивалась сверху, снизу и с боков, получала какие-то несимметричные черты, которые не прослеживаются в более поздних i ювгородских гудках. Наше дополнение с левой стороны, к сожалению, очень предположительно. Со временем, если будут обнаружены дополнительные свидетельства, его формы можно будет уточнить. По причине большой повреждённости головки оставляем нерешённым и иопрос предназначения небрежно исполненного бокового выреза или, быть может, отверстия, которое появилось спустя значительное время после изготовления инструмента.
5. Полочка гудка, согласно найденным в Новгороде образцам, могла быть выстругана из древесины сосны, ели или клёна. Воспользуемся, например, тонкой пластиной, вытесанной топором из елового дерева. С помощью ножа придадим ей форму, соответствующую очертаниям грушевидного сосуда. Доведём общую толщину полочки до 5-6 мм. Затем в широкой её части прорежем два сегментовидных сквозных отверстия. Для подражания возьмём лучший образец - новгородский гудочек середины XIV в. (Hep. - 9-9-1876). У этого инструмента сохранились обе главные составляющие его части: и нижняя - головка и полый сосуд, и верхняя - полочка с двумя вырезами, почти целая. Он экспонируется в Государственном Историческом музее в Москве. Убедительные реконструктивные дополнения к нему из современной древесины были сделаны при сотрудничестве Б.А. Колчина с музыкальным мастером В.Г. Погодиным в 1960-х гг. Полочка данного гудочка имеет в нижней части одно отверстие, возможно, призванное обозначать место кобылки. В верхней же своей части она украшена шестью сквозными отверстиями, составляющими неполную розетку9. Другие образцы полочек украшались не шестью, а одним отверстием, как, например, у гудка из слоя конца XII в. (Тр. - 8-841) 10. В иных случаях полочка вовсе не была украшена отверстиями, кроме основных двух вырезов. Такова находка, обнаруженная в Славенском конце в слое середины XIV века (Кир.-Слав. - 20-17) ". Таким образом, можно украсить инструмент подобными отверстиями, но для строгости нашего реконструктивного варианта мы вправе обойтись и без них, сохранив лишь обязательные два сегментовидных выреза.
6. Кончиком ножа делались перекрёстные насечки по бортикам сосуда. Такие же насечки, хотя и не всегда, наносились на обороте полочки. В древности было замечено, что насечки способствовали лучшей приклейке.
7. Из отходов осетровых рыб, водившихся в Ильмень-озере, приготавливался клей. Рыбьим клеем промазывались соответствующие части сосуда и полочки. Затем они притягивались одна к другой посредством верёвочки. По высыхании клея верёвочные стяжки снимались, полочка окончательно подстрагивалась вровень с шейкой, в меру необходимости использовался скребок. Таков процесс был в древности. Мы же не приклеиваем означенные детали одну к другой, а специально оставляем их открытыми — для наглядности как наружного, так и внутреннего устройства гудка.
8. Из хвойных или лиственных пород древесины с помощью ножа к трём отверстиям в головке выстругивались колки, шпеньки - детали в виде стержня с лопаточкой. Изготовим таковые, например, из клёна.
9. Из породы ели, ясеня или всё того же клёна по образцам первой половины X - начала XI веков можно выстругать кобылку. Известно два основных типа, оба с двумя ножками, но один тип в основании тонкий, по форме упрощённый (Тр. - 23-754; 17-886), другой - с выраженным широким основанием, высокохудожественный (Тр. — 17-939; ярус 30-31, кв. 1037) 12.
10. До сих пор при раскопках в Новгороде не было выявлено
струнодержателя для гудка. Поэтому его вариант мы изготавливаем
условно, в виде кожаной петли с закреплённым в ней деревянным -
опять таки кленовым - стержнем. Функцию держателя, как показали
наши прежние опыты, он выполняет. Историческая его вероятность
допустима. При появлении соответствующих документальных образцов
его устройство может быть уточнено.
11. Струны изготавливались из козьих, бараньих (овечьих) кишок,
которые промывались, обезжиривались, затем под натяжением
скручивались, по мере высыхания подкручивались. Через несколько
дней их смазывали жиром, чтобы не пересохли. Из длинных кусков
выбирались ровные, гладкие участки, пригодные по длине и толщине
(диаметру) для конкретного инструмента. Толщина струн определялась
опытным путём в ходе испытания инструмента на звучание. У нашего
i v 'I ка для двух его басистых бурдонных струн приемлемой оказалась Толщина - 0,9 мм, для мелодической струны, настроенной квинтой ИЛ И KI (артой выше предыдущих - 0,65 мм.
12. Кожаная петля струнодержателя цеплялась за выступающий Внизу сосуда хвост. Затем к стержню-струнодержателю привязывались 11 > v 11 ы. Переброшенные через кобылку струны необходимо закрепить и колках.
13. Три колка вставлялись в головку гудка, при этом с тыльной > к фоны оставались лопаточки, а с лицевой - вращающиеся стержни, головки колков высотой 13-14 мм. Посредством ножа головки надкалывались, в образовавшуюся щель соответствующего колка вставлялась струна. В нашем случае спираль струны при намотке на каждый колок прибавлялась не вверх, а вниз, в итоге три струны на границе головки гудка и его шейки прижимались к валику, этим для них устанавливалась одинаковая рабочая длина.
i юложение гудка при игре вертикальное. Звук извлекали погудальцем.
1 [одробнее об этом сообщалось в предыдущих публикациях13.
Основные размеры восстановленного гудка: длина - 435 мм, ширина - 107 мм, толщина корпуса - 45 мм. Полочка сдвинута влево, поэтому можно наблюдать внутреннее устройство инструмента. Копия найденного обломка затонирована под цвет археологического дерева. Предполагаемые дополнения остаются светлыми.
В устройстве данного инструмента не всё понятно. Загадочной остаётся форма левой части головки. Восстановив у него порожек, делающий одинаковой длину струн, чего нет в более поздних гудках, мы не знаем, влиял ли этот факт натехнику игры, скажем, посредством «флажолетов», то есть легко касаясь струн, в том числе и ногтями сбоку, или же струны прижимались к шейке (последнее при данном варианте реконструкции невозможно). Мы положили лишь начало изучению этого инструмента. Но и в таком виде он впечатляет и, что очень важно, готовит почву для дальнейших открытий. Учтём также, что этот инструмент даёт представление и о втором ему подобном. Значит, на примере этих двух инструментов речь идёт о внутритиповой разновидности древнего трёхструнного гудка.
Итак, в новгородском собрании смычковых инструментов состоялось важное пополнение. Изготовленный по означенной методике научный вариант реконструкции гудка, звучавшего в Новгороде в первой половине XII в., займёт почётное место наряду с другими образцами восстановленных инструментов в экспозиции Новгородского центра музыкальных древностей.
1 В.И. Поветкин. Музыкальное прошлое Великого Новгорода и его округи
(открытия 2002 г.) // ННЗ. Вып. 17. Великий Новгород, 2003. С. Ш, 115. Табл.
2:3.
2 БЛ. Колчин. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого // МИА.
№65. М., 1959. С. 67. Рис. 53: 1-5.
3 N.G. Gerasimova, M.I. Kolosova, KM. Plotkin, V.I. Povetkin. Thirteenth century
fiddles from excavations in Pskov. Their investigation, stabilization and reconstruction//
Proceedings of the 4-th IGOM Group on Wet Organic Archaeological Materials
Conference. Bremerhaven , 1990. Edited by Per Hoffmann Deutsches Schiffahrtsmuseum.
P. 267-279; В.И. Поветкин. Гудебные сосуды древних псковичей. // Псков в рос
сийской и европейской истории (К 1100-летию первого летописного упоминания):
Международная научная конференция. М., 2003. Т.1 С. 224-235.
4 Я.Н. Щапов. Вновь найденные свидетельства о средневековых славянских
музыкантах и струнных инструментах // ПКНО. Ежегодник - 1982. М., 1984. С.
167-169.
5 В.И. поветкин. Псковский гудок XIII в. - музыкальный инструмент скомороха
(Из опыта восстановительных работ) // ПКНО. Ежегодник - 1994. М., 1996. С. 148-
161.
6 В.И. Поветкин. Древний новгородский однострунный музыкальный инстру
мент (К вопросу о древнерусском смыке) // ПКНО. Ежегодник - 1998. М., 1999.
С. 180-186.
7 В.И. Поветкин. Новгород музыкальный по материалам археологических ис
следований. Древнейшие находки 1994 г. // ННЗ. Вып. 9. Новгород, 1995. С. 158.
Рис. 4-5.
8 Б.А. Колчин. Топография, стратиграфия и хронология Неревского раскопа //
МИА. №55. М., 1956. С. 121, 131. Рис. 49: /, 3, 7-8; БЛ. Колчин. Железообрабаты
вающее ремесло Новгорода Великого... С. 42—46. Рис. 27: 3.
9 БЛ. Колчин. Музыкальные смычковые инструменты древнего Новгорода //
Славяне и Русь. М., 1968. С. 66-71. Рис. 1: 2.
10 В.И. Поветкин. Новгород музыкальный по материалам археологических ис
следований. Раскопки 1992 г. // ННЗ. Вып. 7. Новгород, 1993. С. 150. Табл.1: 5-
11 БЛ. Колчин, ЕЛ. Рыбина. Раскоп на улице Кирова // Новгородский сборник.
50 лет раскопок Новгорода. М., 1982. С. 232-235. Рис. 46: 1.
12 В.И. Поветкин. Новгород музыкальный по материалам археологических ис
следований. Открытия 1993 г. // ННЗ. Вып. 8. Новгород, 1994. С. 138-139, 142.
Табл. 2: 3; В.И. Поветкин. Новгород музыкальный по материалам археологичес
ких исследований. Древнейшие находки 1994 г... С. 158. Рис. 3-5.
13 В.И. Поветкин. Два превращения древнего смычкового музыкального ин
струмента (Из опыта восстановительных работ) // ННЗ. Вып. 6. Новгород, 1992. С. 82-
89; В.И. Поветкин. Псковский гудок XIII в. - музыкальный инструмент скомороха...
С. 159; В.И. Поветкин. Гудебные сосуды древних псковичей // Псков в российской и
европейской истории (к 1100-летию первого летописного упоминания). М., 2003. Том
Первые исторические свидетельства о бытовании древнерусского музыкального инструмента гудка относятся к XI - XII вв. Традиция игры на гудке занимает важное место в истории древнерусской музыки, а также является составной частью, одним из проявлений мужской традиционной культуры. Подобно другим трудовым, производственным процессам, таким как строительство, изготовление рабочих инструментов, предметов быта, утвари и так далее (где проявляется роль мужчины как делателя, созидателя, творца), так и изготовление музыкальных инструментов, и исполнительство на них, изначально было приоритетом собственно мужской культурной традиции. "Гудошная традиция" привлекла внимание исследователей достаточно давно - во 2-й половине XVIII - начале XIX века. Источниками для ее изучения стали различные культурные памятники, исследование которых производят разные исторические и смежные с ними дисциплины. В выработке представлений, понятий об этой традиции данные археологии, древнерусской литературы, иконописи, живописи дополняют друг друга.
В работе К.А. Верткова "Русские народные музыкальные инструменты", приводятся материалы, являющиеся источниками изучения. Это, в первую очередь, древнерусские письменные памятники: Извлечения из летописей и административно-духовной литературы XI-XVII веков. Наиболее ранние упоминания: "Скомрах, или гоудець, или свирелник, или ин… глумец". "На колесницах оурисканию творя, или самоборець, или пешь оурисканию творя на позорищах… или свирець, или гоудець, или смычек, или плясець… да отвергнут" [от церкви].- Рязанская кормчая 1284 г.; "…гудця и свирця не оуведи оу дом свои глума ради".- Поучение зарубского черноризца Георгия в списке XIII в. Музыкальные инструменты и музыкальная терминология в словарях XVI-XVII веков. [Гудение - тол[кование], играние и в гусли, и в домру, и в гудок, и в цимбалы. Гудение - писканье, гуденье пищенье. Гудець - игрец в гусли, и в гудок, и в домру…] Выписки из документов, связанных с гонением скоморохов в XV-XVII веках. "Наказы монастырским приказчикам" нач. XVII в. предписывали, чтобы крестьяне "…в сопели и в гусли и в гудки не играли, и в домех у себя не держали…", в противном случае "…править пени по пяти рублев на человеке, а кто гораздо беден, пенных денег взять не на ком, и его во сходной день перед всем миром бить батоги нещадно…".
Большую ценность составляют также материалы, вошедшие в разделы "Русские письменные источники XVIII - начала XIX века" и "Свидетельства иностранцев VI, X, XII, XVI-XVIII веков". Здесь наибольший интерес представляют записки С. Тучкова о "орудиях инструментальной музыки", очерк Е. Воронова "Народные музыкальные инструменты в России. (Очерк истории инструментальной музыки в России до конца XVIII столетия)". "Гудком называется простонародный музыкальный инструмент вроде скрипки, но только о трех струнах; на нем играют как на скрипке посредством смычка. Происхождение этого инструмента надобно отыскивать в глубокой древности. … Игра на этом инструменте очень проста, как по несовершенству самого инструмента, так и по простоте строя; на самой высокой [нижней] струне… разыгрывается обыкновенно какая-нибудь народная тема [мотив], а прочие две струны, настроенные квинтой вниз, удвоенной в октаву, служат как бы аккомпанементом или басом для сопровождения мелодии." В работе Якоба Штелина "Известия о музыке в России" дана следующая информация о гудке: "…имеет форму скрипки, но изготовляется из грубого невыделанного дерева. Корпус его неуклюж и больше скрипки, и натянуто на нем три струны, по которым поводят коротким смычком. Простые любители этого гнусавящего инструмента играют на нем либо сидя, упирая его в колени, либо стоя, упирая в корпус, а в общем не как на скрипке, прижимаемой к груди или подбородком. Играют на нем общераспространенные мелодии, причем пальцами перебирают редко более одной струны, другие же две звучат скрипуче и назойливо, как на лире… инструмент этот широко употребляется в танцах, с пением и самостоятельно." В разделе, посвященном собственно гудку, К.А. Вертковым приведены дополнительные источники, расширяющие поле исследования: Археологические свидетельства. Так представление о подлинном гудке, стало возможным "благодаря археологическим раскопкам Древнего Новгорода в 1951-1962 годах. Здесь были найдены 2 почти целых гудка конца XII и 2-ой половины XIV века и 2 фрагмента…" Далее приведена органология и размеры инструментов, найденных в археологических раскопках.
Изобразительный ряд. Фреска ХVI столетия в одной из церквей Псковщины; рисунки XVIII века - миниатюра из лицевого сборника П. А. Овчинникова, лубочные картинки; рисунки гудошников начала и середины XIX века (А. О. Орловский, Виличковский). По всей вероятности, хранителями и носителями традиций исполнительства на музыкальных инструментах были скоморохи. Фаминцын разделяет скоморохов на придворных и бродячих (простонародных), а так же утверждает, что наряду с профессиональными скоморохами существовали и любители-музыканты среди оседлого населения. Фаминцин определяет некоторые направления специализаций среди скоморохов, которые "продолжают и ныне жить и практиковаться в народе" - скоморох-певец, скоморох-гудец (игрок на музыкальных инструментах), скоморох-плясун, скоморох-глумословец и смехотворец. В силу исторических обстоятельств профессиональные скоморохи, имеющие самостоятельный социальный статус, постепенно ушли с исторической сцены. Сам термин "скоморох" практически вышел из употребления в обиходной речи крестьян. При этом особенно важно то, что в местах бытования скрипичной традиции (по материалам фольклорных экспедиций в Тверскую, Смоленскую обл.), до настоящего времени сохранился термин "скоморох", обозначающий исполнителя на музыкальном инструменте ("скоморох" = "музукант" = "музыкант"). Сведения, полученные в фольклорных экспедициях в Псковскую, Тверскую, Смоленскую области, благодаря выработанной Фольклорно-этнографическим центром методике комплексного экспедиционного обследования, значительно обогащают, дополняют круг источников для изучения гудошной традиции. При разработке инструментальной традиционной культуры региона обязательными пунктами наблюдения становятся следующие характеристики: статус и функции инструменталиста в системе народной традиционной культуры, органология инструмента, постановка инструмента и приемы игры, типология наигрышей и др.
В первую очередь, экспедиционные сведения позволяют включить данную традицию в реальный бытовой контекст, в конкретные жизненные условия. Перечислим основные моменты участия музыканта (скрипача) в тех или иных фрагментах народной традиционной жизни: Особенно значительную роль играет музыкант в системе престольных праздников и гуляний. Никакое гулянье, а соответственно и праздничные уличные шествия, пляски (а позднее - танцы), не обходятся без участия музыканта. Древнерусские литературные памятники содержат множество свидетельств, подтверждающих архаичность и поразительную устойчивость подобных форм участия музыкантов в традиционной культуре. Сведения, относящиеся к XVI веку: "В троицкую суботу по селам и погостам сходятся мужи и жены на жальниках и плачутся по гробам умерших с великим воплем, и егда скомрахи учнут играти во всякие бесовские игры, и они от плача преставше, начнут скакати, и плясати, и в долони бити…"; в Пскове в канун Рождества св. Иоанна Предтечи "…во святую ту нощ, мало не весь град мзмятется и взбесится, бубны и сопели, и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскыми, плесканием и плесанием…". Значительным оказывается место музыканта в семейной обрядовой практике - это обряд проводов рекрутов и свадебный обряд. По экспедиционным данным музыканта приглашают и в дом невесты, и в дом жениха, причем на свадьбе музыкант занимает "почетное место" (Тверская область). Скрипач "подводит как плачет невеста", как бабы поют песни, обслуживает свадебное застолье - "марш", момент наделения - "надельная игра", свадебный поезд. Почти теми же словами описано участие скрипачей в белорусской свадьбе в Этнографическом сборнике (изд. Имп. Географич. Общ. 1853-62. II, с 190): "Одна или две скрипки, или скрипка и дуда составляют в Белоруссии необходимую принадлежность всех брачных церемоний: они встречают и провожают жениха и невесту, даже до самых дверей церкви, и от них до дома новобрачных. Если погода хороша, то скрипач, сидя в повозке позади едущих к венцу или от венца, беспрестанно пилит смычком по струнам, когда едут к венцу - прощальные песни, а от венца - встречные". В древнерусской литературе мы снова находим подтверждение: "В мирских свадьбах играют глумотворцы и бесовские песни поют, и как в церкви венчатися поедут, священник с крестом будет, а пред ним со всеми теми играми бесовскими рыщут…"
Экспедиционные данные позволяют не только проследить моменты живого бытования инструмента, но и восстановить, реконструировать сам гудок через описания самодельных инструментов. В современной исполнительской практике широко используется покупная фабричная скрипка, но по рассказам самих исполнителей (или их родных, соседей), раньше были самодельные скрипки. Есть упоминания, что корпус был не клееный из нескольких досок, а цельный, долбленый (Псковская обл.); смычок (в некоторых традициях называется "гудок", "смык") имел форму дуги; игра осуществлялась на трех струнах (причем "пальцами вырабатывают" на первых двух, а третья - "бас", "басок", на ней пальцами не играют, а только "подводят", "падыгрывають"); (Тверская, Псковская обл.). Специфические особенности, отражающие корневые основы гудошной традиции в современной практике игры на скрипке, мы наблюдаем в таких характеристиках как постановка инструмента и приемы игры: вертикальное положение инструмента с упором в колено или горизонтальное с упором в корпус, игра сидя, стоя, "на ходу"; игра левой руки в одной позиции преимущественно на первой (первой и второй) струнах; смычок держат за середину древка и играет небольшим фрагментом смычка - серединой или верхней его частью.
В целом органология инструмента, постановка и приемы игры соответствует именно древнерусскому гудку, а не скрипке, и подтверждаются многочисленными историческими свидетельствами (изобразительными и литературными - см. выше). Полученные в фольклорных экспедициях записи традиционных наигрышей позволяют не только представить звучание (строй, тембр инструмента), но в полной мере "озвучить" древнерусский гудок, услышать его "игру" в тех или иных жизненных ситуациях, будь то праздничное шествие или застолье, свадьба или проводы рекрута. Через типологию скрипичных наигрышей мы приходим к выводу, что традиционные наигрыши под пляску, под песни представляют собой наиболее архаичные виды наигрышей. Приведем основные типы наигрышей на скрипке в Тверской области:
1. Традиционные наигрыши:
а) под пляску: - Русского; - Русского пореже (как старушки пляшут); - Камаринская; - Гопак;
б) под песни: - Скобаря ("на задор"), - Скобаря ("скушноватый"), - Скобарь (третий); а также этот тип наигрыша с названием Калинка (Великолуцкая); - Калинка жалостная;
в) Свадебная игра ("надельная", "походная", с плачем невесты);
Специфическую форму игры на скрипке представляют упоминания о том, что раньше могли играть "как голосом", "как невеста плачет", "по петушиному", "как собака лает" (Тверская обл.). Это оказывается особенно интересным в связи с толкованием скоморошеской традиции и народного театра, и требует специального исследования.
Таким образом, используя как исторические (археологические, иконографические, литературные источники), так и современные источники (фольклорно-этнографические) мы можем более точно, корректно реконструировать гудошную традицию. Более того, живой фольклорный материал открывает новые направления исследования, раскрывает возможность более детального ее изучения через современную традицию скрипичной игры в районах Псково-Тверского пограничья. Современные экспедиционные записи включают данную традицию в реальный контекст, в конкретные жизненные условия, дают возможность восстановить технологию изготовления и органологию древнего инструмента по описаниям современных самодельных смычковых инструментов, более точно охарактеризовать постановку и приемы игры на гудке. Изучение системы наигрышей позволяет "озвучить" древнерусский гудок и таким образом реконструировать звучание целых пластов древнерусской музыкальной культуры, связанных с гудошной традицией. Кроме собственно музыковедческих задач, реконструкция данной традиции позволяет рассмотреть еще ряд культурологических проблем, связанных с мужской традиционной культурой. Так, в области исполнительства на музыкальных инструментах мы обнаруживаем взаимосвязи со специфическими для мужской традиции формами фольклора, поскольку и система наигрышей ("под драку"), и мужские пляски (типа "ломаний"), обладая своими характерными особенностями, выполняя свои определенные задачи, оказываются корневыми, архаичными, типологически устойчивыми элементами в системе мужской традиционной культуры.
Полякова А.В.
(на материале фольклорных экспедиций в районы Псково-Тверского пограничья)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума