Отправлено: 04.04.11 23:20. Заголовок: Финны на западе Новгородской земли

Надеюсь, я не ошиблась разделом.
Я, то есть мы, то есть "финская" часть нашего коллектива созрела и решила собирать тут полезную информацию про эту самую финскую часть населения Новгородской Земли.
Прошу любить и жаловать, вдруг еще кому пригодится.

 Отправлено: 04.04.11 23:31. Заголовок: ДРЕВНИЕ ЭСТЫ НА ЗАПА..

ДРЕВНИЕ ЭСТЫ НА ЗАПАДЕ НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ
Н. В. Хвощинская

XI-XII века - время бурных событий на русско-эстонском пограничье. В 1030 г. князь Ярослав Вла-димирович (Мудрый) захватил эстонское укрепление и основал на его месте крепость Юрьев. С тех пор письменные источники неоднократно сообщали о столкновениях на русско-эстонском пограни-чье. Однако археологические раскопки показывают, что, несмотря на политически нестабильную ситуацию, русское и финское сельское население жило чересполосно на обоих берегах Чудского озера. Это убедительно подтверждают и многолетние исследования могильника Залахтовье.

Во второй половине I тыс. н.э. в лесную зону Восточной Европы из южных и юго-западных районов проникают славянские племена. Это был первый шаг к формированию в конце I тыс. н.э. северной части Древнерусского государства с центром в Новгороде. Славяне прежде всего ос-ваивали территорию вдоль крупных рек, по кото-рым проходило расселение, поскольку речные долины наиболее удобны для пашенного земле-делия и скотоводства. Население двигалось по ре-ке Ловать к озеру Ильмень и далее по Волхову к Ладоге, по реке Великой к Псковско-Чудскому водоему, вдоль верховьев рек Луги и Плюсы. Только в начале II тыс. н.э., по мере совершенст-вования агротехники, древние коллективы начи-нают заселять водоразделы.

До прихода славян территория лесной зоны Восточной Европы была занята двумя этническими группами населения. К югу от озера Ильмень жили балты, к северу - финны. Это дославянское население фиксируется как на основании собст-венно археологических материалов, так и по со-хранившимся названиям рек, озѐр, различных ме-стностей и населѐнных пунктов, то есть по дан-ным исторической ономастики. Как проходил яроцесс расселения славян, какие взаимоотноше-ния у них складывались с местным населением? -вопрос не простой. Прямых письменных свиде-тельств об этом нет. Между тем контакты могли принимать многообразные формы.

Археология, предметом изучения которой яв-ляется материальная культура, иногда может отвечать на некоторые историко-этнографические вопросы. Однако правильность их решения во многом зависит от степени изученности отдель-ных памятников. В этом отношении особое место на восточном побережье Чудского озера занимает крупный древний некрополь у деревни Залах-товье, насчитывающий несколько сотен курган-ных и безкурганных захоронений. Многолетние исследования памятника, предпринятые экспеди-цией Института истории материальной культуры РАН, дали интереснейшие результаты. В значи-тельной степени успех исследований был связан с применением нетрадиционной методики раскопок. Обычно в курганных могильниках изучаются сами насыпи, мы же исследовали всю центральную часть памятника сплошной площадью, то есть раскопали не только видимые на поверхности курганы, но и пространство между ними. В результате были выявлены ранее не известные древнейшие погребальные сооружения, изучение которых полностью перевернуло представления о жителях этой местности.

Первые обитатели на побережье залива (со-временное название - Тѐплый залив) Чудского озера появились во второй половине I тыс. н.э. Археологические материалы более раннего пе-риода здесь не выявлены. Именно при этом насе-лении данная местность стала осваиваться: были сведены леса и расчищены участки под пашни, появились дороги, которые существуют до сих пор. Вдоль одной из них вытянулись курганы -древнее кладбище. Сам поселок располагался се-вернее могильника на мысу при впадении ручья в залив. Место, выбранное для поселения, было чрезвычайно удобно для ведения комплексного хозяйства - подсечного земледелия, скотоводства, охоты и рыболовства. Кроме того, расположение посѐлка на берегу внутреннего залива давало ему естественную безопасность, так как с акватории озера он не был виден.

Погребальные сооружения первых обитателей Залахтовья представляли собой насыпи различной формы и размеров, среди которых выделялись длинные песчаные валы. Они-то и дали название археологической культуре - культура длинных курганов. Валообразные насыпи часто использовались как своеобразные платформы для помещения на них захоронений, совершѐнных по обряду кремации. Население, насыпавшее по-добные курганы, занимало обширные пространства лесной зоны Восточной Европы - от юго-за-падного побережья Псковского озера на западе до верхнего течения реки Чагодощи на востоке. Большинство современных исследователей связывают культуру длинных курганов с первой вол-ной славянской колонизации [1]. Залахтовье считается одним из наиболее северных пунктов, куда при расселении дошли отдельные группы славян.

Исходя из современной хронологии культуры длинных курганов, время еѐ бытования рассматривается в пределах V-X вв. [2]. Вполне достовер-ные факты свидетельствуют, что обычай сооружать длинные курганы зародился в Псковско-Новгородском регионе. Курганному обряду изначально предшествовали грунтовые могильники, которые открыты в различных районах ареала культуры длинных курганов - на востоке в бассейне Мологи на озере Съезжем, в бассейне реки Меты в урочище Кобылья Голова, в районе Из-борска и в Удомельском Поозѐрье [3].

Рубеж X-XI столетий - время серьѐзных пере-мен в погребальном обряде практически у всех народов, живших в лесной зоне Восточной Евро-пы, в том числе и у славянских племѐн. Обряд кремации уступает место обряду ингумации. В смене обрядов отразились коренные изменения, произошедшие во взглядах древних обществ на переход умершего в загробный мир. За обрядом сожжения стояли представления о быстром перемещении душ усопших к предкам на небо, а за обрядом трупоположения - помещение умершего в могилу как в некое постоянное жилище -"дом мѐртвых".

Именно в момент перехода от одного обряда к другому исчезает культура длинных курганов с характерными для неѐ кремациями. В XI в. она сменяется древнерусскими курганами с погребе-ниями по обряду ингумации. Часто курганы XI-XII вв. сооружаются на краю могильников культуры длинных курганов, как бы продолжая древнее кладбище. Такие погребальные памятники смешанного типа известны и на восточном побе-режье Чудского озера. В ряде случаев, в частности на примере могильника Безьва [4], можно говорить о прямом перерастании культуры длин-ных курганов в древнерусскую. Основным пока-зателем этого мы считаем использование насыпей культуры длинных курганов для захоронений XI-XII вв. Такое явление возможно лишь при ус-ловии, что люди древнерусского времени воспри-нимали себя прямыми потомками тех, кто был похоронен в длинных курганных насыпях.

В Залахтовье мы столкнулись с иной ситуаци-ей. Здесь развитие культуры длинных курганов было прервано. Скорее всего, поселок был за-брошен, когда на рубеже X-XI вв. сюда, в уже хо-зяйственно освоенный микрорегион, приходит новое население, никак не связанное с обитателя-ми предшествующей поры. Его погребальные па-мятники в виде деревоземляных сооружений (вначале с захоронениями по обряду кремации, а затем по обряду ингумации) коренным образом отличались от насыпей культуры длинных курга-нов. Это были различного типа деревянные "до-мики мѐртвых" и сопутствующие им конструкции. Над некоторыми захоронениями возвышались столбы или идолы, в поминальные дни здесь зажигались костры. Посѐлок мѐртвых был "двойником" реальной деревни на противоположном берегу ручья.

В первой половине XI в. залахтовцы сжигали своих усопших, а с середины столетия начали хо-ронить по обряду ингумации в своеобразных де-ревянных склепах, то есть меняется представление о "транзитной" семантике погребения. Покойника не лишают его телесной оболочки, не сжигают. Несмотря на различие в концепции обрядов, и при кремации, и при ингумации погребѐнного снабжали всем необходимым для загробной жизни: праздничной одеждой, пищей, оружием, орудиями труда, бытовыми предметами. Любопытно, что обряду сожжения сопутствовал ритуал порчи вещей. На месте захоронения разби-вали глиняные сосуды, сгибали и ломали орудия труда и оружие, некоторые крупные предметы втыкали в прах, помещѐнный в ямку в берестяном туеске. Подобная традиция порчи предметов ши-роко известна у народов Европы в эпоху желез-ного века. Видимо, считалось, что, поскольку об-ряд сожжения предполагал мгновенный переход человека из одного состояния в другое, следовало обеспечить такой же быстрый переход и сопро-вождавшим его в жизни вещам. Надо отметить, что у древних народов, судя по материалам этно-графии, потусторонний мир представлялся про-тивоположным живому (как бы мир с переверну-тыми связями) в плане оппозиции "целое - не це-лое". Это - "типологически обычное" явление, по мнению Б.А. Успенского, в частности, оно харак-терно для этнографии телеутов (алтайских тюрок). Они, "хороня вместе с покойником вещи, не-обходимые ему в загробном мире, специально ло-мают их (причѐм портят и новые вещи!), имея в виду именно то, что вещи, которые здесь имеют обратный вид (сломаны), получают там прямой настоящий вид" [5].

Материальная культура нового древнего посе-ления Залахтовья отличалась яркостью и своеобра-зием. Еще в начале XX столетия первые исследова-тели Залахтовья обратили внимание на обилие в по-гребениях бронзовых украшений различных типов, фрагментов тканей, расшитых металлическими деталями, на наличие оружия и орудий труда. Это так сильно контрастировало с обычными древне-русскими памятниками на данной территории и длинными курганами, что этническая интерпре-тация полученных материалов вызвала оживлѐн-ную дискуссию. Высказывались мнения, что кур-ганы Залахтовья были оставлены либо местным финским населением, в частности водью, либо балтами, скорее всего, латгалами или близким к ним другим восточнобалтийским племенем.

Основу материальной культуры залахтовцев составляют вещи, прежде всего украшения бал-тофинских типов. Отдельным элементам культуры залахтовцев, вырванным из общего контекста, можно найти аналогии в культурах самых разных народов бассейна Балтийского моря начала II тыс. н.э. Дело в том, что в результате длительного совместного проживания и тесного общения в регионе Балтики у различных групп финнов, балтов и скандинавов сложился близкий комплекс вещей (украшения, оружие, бытовые предметы и др.). Именно поэтому тонкий знаток северных древностей В.В. Седов так и не смог до конца определиться с этнической оценкой залах-товцев.

Несмотря на иногда кажущееся единство куль-тур, у каждой древней общности есть свои специ-фические этноопределяющие элементы, свойст-венные только ей. К таким элементам относятся украшения одежды, которые рассматривались древними народами как знаки, помогающие опре-делить положение человека и его принадлежность к конкретной родовой группе. Известный русский этнограф Н.И. Гаген-Торн отмечала, что "украшения, то есть отметина одежды, понимались как связь человека с его родовой группой: с еѐ видимой, живущей на земле частью, так как по этим знакам можно узнать сородича и защитить его в случае нужды, и невидимой частью рода, предками, так как эти знаки позовут их и послужат защитой от враждебных, чужих, невидимых сил". В украшениях ничего не должно было быть индивидуального, "все члены группы обязаны были в орнаменте носить знаки своей группы"[6].

Залахтовские погребения дают богатейший ма-териал для анализа украшений одежды. По погре-бальным комплексам восстанавливаются шерстя-ные накидки, онучи, верхние шерстяные кафтаны с боковыми разрезами у мужчин, головные покрывала и передники у женщин. Многие детали одежды расшиты бронзовыми орнаментами, выполненными из мелких спиралек и колечек. Традиция украшать одежду бронзой была широко распространена у народов Балтийского региона. Однако по типам узоров, особенностям крепления бронзовых элементов, их размеру и характеру украшения залахтовцев отличались от украшений латгалов и других балтских племѐн. Мелкие бронзовые спиральки набирались на толстый шерстяной шнурок, образуя различные гео-метрические узоры, иногда сложной конфигура-ции. Затем готовые узоры прикреплялись к одежде с помощью проволочных колечек. Сравнивая узоры по мотивам орнаментов, отметим, что бли-жайшие аналогии залахтовским бронзовым аппли-кациям мы находим в памятниках эстов (Каберла, Карья, Кюти в Эстонии), а орнаментальным ком-позициям - у жившего юго-западнее эстов другого финского племени - даугавских ливов.

Неотъемлемыми деталями костюма замужних женщин у всех финских народов Балтики были головные заколки, набор нагрудных украшений и массивные кожаные ножны для ножа. Этот общий устойчивый комплекс украшений был связан с едиными традициями и покроем одежды. Однако каждый финский народ использовал в качестве отдельных металлических элементов в этом уборе собственные оригинальные украшения. За-лахтовский убор во всех деталях повторяет эле-менты костюма, характерные для жителей мате-риковой части Эстонии: те же булавочки со спи-ральными головками для крепления головного покрывала, те же нагрудные украшения, состоя-щие из массивных булавок, цепочек и цепедержателей и та же форма ножен, декорированных пла-стинками с тиснѐнным орнаментом. В древнеэс-тонской культуре находят себе аналогии и другие вещи залахтовцев: шейные гривны, браслеты, перстни, фибулы и иные металлические элементы украшений.

В памятниках Эстонии, расположенных на противоположном берегу Чудского озера, напри-мер в ближайшем к Залахтовью могильнике Ла-хепера, материальная культура полностью идентична Залахтовью как по типам украшений, так и по составу инвентаря. При сопоставлении отдельных вещей создаѐтся даже впечатление, что они были изготовлены одним мастером. Этнографические особенности обитателей Залахтовья однозначно указывают на то, что на восточном берегу Чудского озера в XI-XII вв. обосновались выходцы с территории нынешней Эстонии.

Чудское озеро, протянувшееся примерно на 30 км, легко можно было пересечь зимой или весной - на санях перевезти имущество и перегнать скот. Не составляло проблем сообщение между противоположными берегами и в летнее время на лодках. Само название "Залахтовье", имеющее в основе финский корень lahta (залив) с русской при- ставкой "за", свидетельствует о том, что здесь в оп-ределѐнный отрезок времени жили финны и от них русское население переняло данный топоним.

В соответствии с современными методиками подсчѐта численности населения по данным ант-ропологии для периода средневековья, поселок состоял из семи-девяти семей и насчитывал не ме-нее 50 и не более 70 человек. Учитывая специфику и возможности ведения хозяйства в лесной зоне Восточной Европы, - это довольно значительное поселение. Несомненно, жизнь его обитателей ос-новывалась не только на сельском хозяйстве, но во многом определялась выгодным расположением на берегу большого озера с богатыми рыбными ресурсами и массой водоплавающих птиц, на которых было легко охотиться. Сплошные камы-шовые заросли служили неоценимым подспорьем для корма скоту в голодное зимнее время. Сопро-вождающий инвентарь в погребениях - остроги, блѐсны, косы, серпы, стрелы, гирьки, весы, при-возные вещи - в полной мере подтверждает такой характер хозяйственной деятельности населения.

По своим ландшафтным особенностям участок местности на берегу Тѐплого залива полностью соответствовал природному окружению района на западном берегу озера, откуда прибыли залахтовцы. Это была обычная финская община, видимо, близких родственников, свободных и равноправных людей. Всѐ мужское население бы-ло вооружено. По материалам захоронений не-возможно проследить какую-либо социальную дифференциацию общины. Все изменения в со-провождающем инвентаре связаны с половозра-стными характеристиками умерших. Для каждой половозрастной группы имелся свой строго опре-делѐнный набор вещей. Самый роскошный убор представлен в погребениях женщин и мужчин от 20 до 40 лет. Отметим также, что в нескольких за-хоронениях мужчин встречались редкие вещи, ко-торые могут рассматриваться как символ власти -меч, боевые топорики. В одном из этих захороне-ний мужской кафтан был весь расшит бронзовы-ми спиральками. На фоне синего цвета ткани бронзовые орнаменты выглядели очень эффектно. Здесь мы, несомненно, имеем дело с погребе-ниями старейшин, лидеров данной общины.

На рубеже X-XI столетий, судя по археологи-ческим памятникам, восточное побережье озера было слабо заселено. Посѐлка времен культуры длинных курганов уже не было, и финская общи-на беспрепятственно обжилась здесь, сохраняя контакт с родственными ей группами на террито-рии нынешней Эстонии. Однако во второй поло- вине XI в. вокруг начинают появляться деревни уже древнерусского населения, причѐм их коли-чество со временем возрастает. Ближайшие из них находились в 6 км от Залахтовья. Финской общине приходится, несомненно, вступать в контакты с окружающим еѐ населением. В результате брачных связей она пополняется и выходцами из древнерусских поселков, по крайней мере, об этом свидетельствуют единичные захоронения женщин в традиционном славянском уборе.

Древняя эстонская община сумела сохранить свою самобытность в материальной культуре на протяжении двух столетий - XI и XII, а это были достаточно непростые времена во взаимоотно-шениях между Новгородом и эстами. Напомним, что во второй половине XII в. Новгород пытался заставить платить дань сосолов - жителей южной Эстонии западнее озера Выртсъярв [7]. Но ещѐ до регулярных походов на сосолов в 1030 г. Ярослав Владимирович захватил эстонское укрепление Тарту и основал на его месте русскую крепость Юрьев. Здесь разместился русский гарнизон, а ближайшие сѐла вошли в княжескую волость. С той поры походы на эстов за данью должны были осуществляться ежегодно. Известно, что в конце 1060 г. сосолы предприняли ответный удар, сожгли Юрьев и двинулись на Псков. Активные военные действия продолжались и весь XII в. С различными временными интервала-ми состоялось не менее десяти походов на эстов. Юрьев попеременно переходил в руки то русских, то эстов. В основном борьба проходила на терри-тории современной восточной Эстонии, но в на-чале XIII в. новгородские войска дошли до круп-нейшей крепости Варбола, расположенной на се-веро-западе Эстонии, и обложили данью жителей земли Харьюмаа.

На этом фоне бурных военных и исторических событий существование эстонской общины на вос-точном побережье Чудского озера весьма примеча-тельно. Совершенно очевидно, что жизнь в залах-товском поселении в период постоянных конфликтов между Новгородом и эстами продолжалась в обычном русле без особых потрясений.

Трудно сказать, что послужило причиной пе-реселения на восточное побережье эстской группы на рубеже X-XI вв. Возможно, начавшиеся по-литические конфликты и военные стычки, в итоге чего был основан Юрьев, или раздоры внутри самого местного финского общества. Напомним, что, когда сосолы взяли Юрьев, они пожгли окре-стные сѐла, где преимущественно жили эсты, о чѐм свидетельствуют данные археологии. Это могло подтолкнуть одну из общин перебраться в более спокойное место. Конечно, могли быть и другие причины, о которых мы можем только до-гадываться, в частности более плодородные земли на восточном берегу Чудского озера. Не вступая в конфликты, данная община нашла экологическую нишу среди древнерусского населения, видимо, ис-правно платя дань новгородским тиунам.

Залахтовские эстонцы не были одинокой фин-ской общиной на восточном побережье Чудского озера. Имело место переселение и других групп, например близкий залахтовцам комплекс вещей найден при случайных обстоятельствах в 20 км севернее Залахтовья, под Гдовом. Надо отметить, что в Причудье в различные исторические перио-ды наблюдалось движение населения. Так, по данным А.Х. Мооры, низменные песчаные почвы Северного Причудья в конце I - начале II тыс. н.э. были освоены выходцами с востока [8]. А когда заселяются заболоченные окрестности Авинур- ме, на западном побережье Чудского озера возни-кают редкие чересполосно расположенные эс-тонские и русские рыболовецкие посѐлки. До сих пор на территории Псковской области встреча-ются, ныне обычно разрушенные, хозяйственные постройки, выложенные из валунов, - это остатки эстонских хуторов.

В зоне бассейна Чудского озера причудливо переплетались элементы разных культур. И даже возникшая здесь в начале II тыс. н.э. древнерусская материальная культура изначально отличалась от центральных районов Новгородской земли вклю-чением в неѐ различных финских элементов укра-шений, видимо, полюбившихся славянским жен-щинам. Это несомненно свидетельствует, что финское население и, в частности, залахтовцы внесли свой вклад в формирование культуры на северо-западных окраинах Древнерусского госу-дарства. Сами залахтовцы сохраняли свою само-бытность на протяжении только двух веков. Под влиянием древнерусского населения они, посте-пенно ассимилировавшись, переходят к христиан-скому обряду захоронения.

ЛИТЕРАТУРА
1. Седов В.В. Древнерусская народность. Историко-археологическое исследование. М., 1999.
2. Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995. С. 215,216.
3. Хвощинская Н.В. Финны на западе Новгородской земли. СПб., 2004. С. 144.
4. Хвощинская Н.В. К вопросу формирования древ-нерусской культуры на западе Новгородской зем-ли (по материалам могильника Безьва) // Славяне и финно-угры. Археология, история, культура. СПб., 1997.
5. Успенский Б.А. Антиповедение в культуре Древ-ней Руси // Избр. труды. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 322, 323.
6. Гаген-Торн Н. Женская одежда народов Поволжья (материалы к этногенезу). Чебоксары, 1960. С. 3,4. 7. Назарова ЕЛ. Заметки к истории похода на Чудь 1054 г. // Норна у источника Судьбы. М., 2001. 8. Moora A. Peipsimaa etnilisest ajaloost. Tallinn, 1974.

 Отправлено: 04.04.11 23:35. Заголовок: иллюстрации к вышепр..

иллюстрации к вышеприведенной статье
<\/u><\/a> <\/u><\/a> <\/u><\/a>

 Отправлено: 04.04.11 23:39. Заголовок: Собственно, книга На..

Собственно, книга Натальи Вадимовны Хвощинской "Финны на западе Новгородской земли" про залахтовский могильник лежит вот тут: http://ifolder.ru/22456645<\/u><\/a>

 Отправлено: 04.04.11 23:50. Заголовок: О ФИННО-УГОРСКОМ И С..

О ФИННО-УГОРСКОМ И СЛАВЯНСКОМ НАСЕЛЕНИИ ЦЕНТРАЛЬНЫХ РАЙОНОВ НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ
В. Я. Конецкий, Е. Н. Носов, Н. В. Хвощинская


Обширные территории лесной зоны Восточной Европы, вошедшие в состав Новгородской земли, до появления здесь славян были заняты финно-угорскими племенами. Оценка вклада финно-угорского населения в материальную культуру Северной Руси встала на повестку дня уже в прошлом веке, когда начались широкие археологические раскопки многочисленных курганных могильников XI—XIV вв. Ижорского плато и Северо-Восточного Причудья. В зависимости от общеисторических концепций исследователи вплоть до наших дней придерживаются порой прямо противоположных взглядов на этническую принадлежность этих курганов, признавая их почти всецело славянскими, водскими либо пытаясь их дифференцировать.

Трудности этнической атрибуции курганных захоронений усложняются тем, что на данной территории, как и в самом центре Новгородской земли — Приильменье, до сих пор неизвестны бесспорные погребальные сооружения финно-угорского населения, предшествующие появлению здесь славян. Долгое время к числу водских могильников конца I тыс. н. э. относили сооружения, раскопанные Н. К. Рерихом в окрестностях деревень Извары—Лисино. Анализ материала показал, что эти комплексы никакого отношения к археологическим памятникам вообще и искусственным сооружениям в частности не имеют.
В число погребальных древностей дославянского населения порой относят : так называемые каменные круги — загадочные сооружения из крупных валунов, известные в нескольких пунктах Южного Приильменья. Эти памятники изучены пока очень слабо. Раскопано лишь два «каменных круга» у деревень Солоницко и Подгощи. Данные о них, введенные в научный оборот через много лет после самих исследований и утраты вещевого материала, требуют очень осторожного использования. Укажем хотя бы на то, что предложенная А. М. Тальгреном реконструкция состава находок, основанная на сопоставлении случайно сделанных А. Хакманом рисунков и не совпадающих с ними полностью описей, вызывает большие сомнения. Наличие в обоих «каменных кругах»-древнерусского материала, а также своеобразная структура и топография памятников заставляют до новых раскопок воздержаться от их отнесения к римскому времени и отождествления с эстонскими каменными могильниками, как это делается в литературе.
Еще Л. К. Ивановский, проведя гигантские по своему масштабу раскопки курганов XI—XIV вв. на Ижорском плато, полагал, что решению вопросов об их этнической принадлежности будет способствовать сопоставление материалов из исследованных курганов с одновременными им материалами погребальных памятников Приильменья. Именно в связи с этим в 80-х гг. XIX в. Ивановским был предпринят ряд разведывательных поездок на верхнее течение р. Волхова, но курганов древнерусского времени ему обнаружить не удалось.
Исследования погребальных памятников начала II тыс. н. э. в бассейне оз. Ильмень с целью выявления облика древнерусской материальной культуры Новгородской земли в ее наиболее чистом виде в конце XIX—начале XX в. находились в сфере самого пристального внимания Археологической комиссии. К сожалению, в полной мере эта цель так и не была достигнута. Полевые изыскания показали крайнюю малочисленность древнерусских курганов в Приильменье, а в окрестностях Новгорода их вообще не оказалось. Раскопки жальников не дали массового материала XI—XII вв. Несколько грунтовых могильников с вещами древнерусских типов не получили должной оценки в литературе.
В последние годы проведена значительная работа по выявлению и изучению археологических памятников территорий, непосредственно прилегающих к центру Северной Руси — Новгороду. Установлено, что верхнее течение р. Волхова и Поозерье в конце I тыс. н. э. являлись областью широкого распространения сопок, что отражает общую ситуацию в размещении погребальных памятников этого времени в центральных районах Новгородской земли прежде всего по берегам крупных рек Ильменского бассейна. Рядом с сопками открыты остатки многочисленных поселений, где лепная керамика, аналогичная посуде древнейших горизонтов раннегородских центров Поволховья — Новгорода, «Рюрикова» Городища, Ладоги, — к середине X в. постепенно сменяется древнерусской гончарной посудой. Одно из таких поселений (Прость) находилось в истоке р. Волхова рядом с центральным святилищем новгородских словен — Перынью.
По мере накопления нового материала становится все более ясным, что погребальные памятники начала II тыс. н. э. в данном районе представлены грунтовыми могильниками, закономерно сменяющими сопки на рубеже X— XI вв. Тем самым создается возможность для сопоставления материалов древнерусских могильников Приильменья и могильников более отдаленных территорий Новгородской земли. В данной статье на ряде примеров будет приведено такое сравнение, а за основу взят характер убора женского парадного костюма. Мы исходим из того, что женский костюм в древности являлся выразительным этнографическим индикатором различных групп населения и отражал реально существовавшие этнические общности, хотя эти группы населения уже могли впитать и переработать инородный субстрат. Поглощение финно-угорского населения славянами в центре Новгородской земли началось во второй половине I тыс. н. э., в период распространения сопок и длинных курганов, и в основном завершилось к началу II тыс. н. э., в то время как на северо-западе Новгородской земли этот процесс еще продолжался достаточно интенсивно. Мы не ставим своей целью выявление всех субстратных финно-угорских элементов в древнерусской материальной культуре Северной Руси и расчленение их на хронологические пласты, а, говоря о чистоте славянской материальной культуры XI —XII вв. в Верхнем Поволховье, имеем в виду лишь ее относительную чистоту среди прочих синхронных древностей Новгородской земли.
В настоящее время на берегах р. Волхова в ближайшей округе Новгорода известны два грунтовых могильника древнерусского времени, подобных могильникам, все чаще находимым в Приильменье, — Нередицкий и Деревяницкий. Оба располагались при сопках. Нередицкий могильник, разрушенный в 1916— 1917 гг. во время земляных работ, не получил должного освещения в археологической литературе, и его материалы систематизированы лишь недавно. Особый интерес представляет Деревяницкий могильник, находящийся в 6 км от Новгорода и являющийся на сегодня наиболее крупным и полно документированным среди известных грунтовых могильников Новгородской земли. На этом памятнике исследовано 120 погребений, из которых 83 сопровождались вещевым инвентарем XI—XII вв. Несмотря на некоторое влияние Новгорода на характер погребального инвентаря, которое выразилось в присутствии украшений явно городского ремесла — полых бус с зернью и сканью, бусинных и ажурных височных колец, фрагментов золотого шитья, — облик традиционной культуры населения, оставившего данный памятник, выявляется вполне отчетливо.
Основу убора женщин, погребенных в Деревяницком могильнике, составляли головные украшения, представленные прежде всего ромбощитковыми височными кольцами, которые иногда дополнялись проволочными и бусинными . В отдельных случаях на погребенных встречались металлические венчики. Обязательным элементом наряда были ожерелья из бус и пояса, к которым прикреплялись короткие цепочки с подвесками-амулетами (плоскими зооморфными подвесками, миниатюрными ложечками, бубенчиками, клыками животных), трапециевидные подвески и ножи. Находки перстней и браслетов редки. Необходимо подчеркнуть, что в могильнике встрече лишь одна фибула, причем служившая не для закалывания одежды, а д. прикрепления к ней игольника. Женский убор, представленный в Деревянцком могильнике, складывается к середине XI в., а начиная с первой полови XII в. металлические украшения постепенно выходят из употребления.
Этот простой набор украшений, четко реконструируемый по материал крупного некрополя в самом центре Новгородской земли, можно считать характерным для славянского населения XI—XII вв. данной территории. Анологичные находки представлены и в Нередицком могильнике.
Типологически однородный и синхронный Деревяницам грунтовой могильник при сопках у д. Федово на Верхней Мете отстоит к востоку от Новгорода на многие сотни километров, однако представленный здесь женский костюм по своей сути един с женским убором Деревяницкого могильника. Незначительные отличия могильников заключаются лишь в наличии в Федов» в несколько большем ассортименте металлических украшений — единичных гривец и монетовидных привесок.
Показательно сравнение материалов Деревяницкого могильника с материалами древнерусских курганов Северо-Восточного Причудья и бассейна р. Плюссы — самой западной окраины Новгородской земли, находящейся в зоне сильного влияния прибалтийско-финских культур. Курганная культура данного региона с момента своего появления в XI в. характеризовалась широким сочетанием финно-угорских и славянских элементов.
Касаясь вопроса о взаимоотношениях славянского и финно-угорского населения в Причудье, один из авторов данной статьи полагал, что «начиная с XI в. сооружало курганы, украшало свой костюм финно-угорскими и славянскими по происхождению вещами уже не финское население северо-западных земель Великого Новгорода, а его славянизированные потомки». В последнее время высказано еще более категоричное мнение о роли финно-угорского населения в сложении курганной культуры Причудья. Предполагается, что в этом районе выявлена «богатая культура финского населения XI в.». и конструируется «процветающее автономное примерно двухвековое развитие целого окраинного иноязычного района в рамках Древнерусского государства». Мы полагаем, что сейчас целесообразно еще раз обратиться к оценке роли различных компонентов в сложении древнерусской культуры Причудья. Для женского парадного убора второй половины XI—начала XII в. в регионе были характерны следующие украшения: проволочные браслетообразные и ромбо-щитковые височные кольца, к которым иногда прикреплялись трапециевидные подвески; ожерелья из разнообразных бус и дротовые, а реже — витые гривны; подковообразные фибулы, служившие для застегивания как верхней, так и нижней одежды; браслеты и перстни, а также ножи и привески, крепившиеся к поясу. Иногда убор дополнялся нагрудными украшениями, состоящими либо из цепочек и цепедержателей, либо из одних цепочек .
В отличие от женского костюма, представленного в Деревяницком и Нередицком могильниках, для костюма населения Северо-Восточного Причудья можно, констатировать широкое использование фибул, появление нагрудных украшений и гривен, а также более частое употребление перстней и браслетов. Нетрудно заметить, что все эти новые элементы характерны для прибалтийско-финской культуры. Вместе с тем если обратить внимание на функциональное назначение такого яркого этнографического элемента, каким являются нагрудные украшения, которые главным образом и придают своеобразную окраску костюму женщин Причудья, то следует отметить принципиальные отличия в характере их ношения населением этого района и прибалтийскими финнами. Нагрудные украшения ливов и эстов располагались симметрично и состояли обязательно из двух цепедержателей или двух булавок (иногда и того и другого), соединенных между собой рядами цепочек. В Причудье картина иная. Здесь или незамкнутая цепочка прикреплялась одним концом к цепедержателю, находившемуся на одной стороне груди, а другим — к поясу, или же замкнутая цепочка спускалась с шеи на грудь. Если использование парных металлических элементов (булавки, фибулы, цепе держатели), скреплявших одежду у всех археологически изученных древних прибалтийско-финских народов (ливы, эсты, финны, карелы и весь), свидетельствует об определенном родственном характере ее, то отсутствие их в Причудье указывает на иной тип одежды у населения этого района. Тем самым не может быть признана финно-угорская основа женской парадной одежды Причудья, а также и всей древнерусской культуры региона, которая порой чрезмерно подчеркивается в литературе. Мы полагаем, что общая оценка памятников Причудья начала II тыс. н. э. должна быть иная. В женском костюме региона наблюдается в целом единая основа с костюмом, реконструированным по материалам славянских грунтовых могильников Приильменья, но осложненная широкими заимствованиями украшений у финно-угров (некоторые типы браслетов, гривен, перстней, фибул). Кроме того, имеет место переработка воспринятых элементов, которые используются функционально совсем по-иному, чем у финского населения. Такая ситуация полностью соответствует точке зрения Л. Нидерле о том, что у славян «роскошные одежды и украшения развились лишь там, где славяне непосредственно соприкасались с соседними им финскими, тюрко-татарскимж, прусско-литовскими и скандинавскими народами».
В то же время на восточном берегу Чудского озера среди древнерусских могильников выделяется значительный погребальный некрополь у д. Залахтовье, оставленный обособленной группой финно-угорского населения, сохранявшей свою своеобразную культуру в течение нескольких столетий. В свою очередь костюм женщин Залахтовья не имеет ничего общего со славянским костюмом. Прежде всего обращает на себя внимание полное отсутствие здесь главной этнографической детали убора славянки — височных колец.
Наиболее крупный массив древнерусских могильников Новгородской земли располагается на Ижорском плато, где курганы появляются в основном с XII в. Детальный анализ этого обширного пласта древностей по отдельным микрорегионам — дело специальных исследований. Сейчас же мы хотим отметить, что парадный женский убор из подавляющего большинства могильников Ижорского плато не отличается от такового из грунтовых могильников Приильменья. В этот убор в XII в. входили височные кольца (ром-бощитковые, браслетообразные и перстневидные), иногда ленты-очелья, ожерелья из бус, фибулы, браслеты и перстни. К поясам прикреплялись ножи и подвески. Нагрудные цепочки чрезвычайно редки. Влияние финно-угорской культуры в курганах Ижорского плато, за исключением нескольких могильников (Мануйлово, Бегуницы), прослеживается слабее, чем в Причудье. ]
Новые материалы из грунтовых могильников Приильменья и их сравнение с курганными древностями северо-запада Новгородской земли показали, что на всей территории Новгородской земли в XI—XII вв. был распространен достаточно скромный в своей основе женский убор, состоящий из височных колец, ожерелий из бус, цепочек с привесками и прикрепленных к поясу ножей. В наиболее чистом виде он представлен в самом центре Новгородской земли. В курганах Северо-Восточного Причудья, Ижорского плато и Полужья он дополняется финно-угорскими по происхождению элементами, количество которых заметно возрастает к окраинам Новгородской земли, хотя основа этого убора остается прежней. В этой связи мы полагаем, что общая оценка , А. А. Спицыным курганных могильников Северо-Запада как русских в своей «основе, в материалах которых имеются финно-угорские элементы, правильна.
В. В. Седов в 1953 г. выделил ряд категорий женских украшений, которые, по его мнению, являются индикаторами этнической принадлежности погребенных, и на их основании разделил все могильники на славянские, водские и славяно-водские. Учитывая родство води с северной группой эстов, следует согласиться с заключением автора, что «водские древности XI в. имеют много аналогий с предметами других западнофинских племен, в особенности с украшениями эстских племен». Вместе с тем мы считаем, что водское население должно иметь и близкий всем прибалтийско-финским народам, прежде всего эстам, целостный металлический убор женского парадного костюма, который характеризуется парностью нагрудных украшений. Ничего подобного в курганах, приписываемых води, нет. Здесь присутствуют лишь разрозненные вещи, выделенные в число водских, не составляющие единого комплекса украшений.
Наличие даже одной из них в погребении — достаточное основание для этнической атрибуции. Из этого, на наш взгляд, можно сделать два возможных вывода. Либо похороненные в курганах вожане уже полностью лишились своих этнографических особенностей в женском парадном костюме и погребальном обряде, который не отличается от древнерусского. Однако вправе ли мы тогда вообще называть их вожанами, если не знаем, на каком языке они говорили? Либо в этих курганах похоронены славяне. В данном случае наличие отдельных финно-угорских элементов можно объяснить заимствованиями, а многобусинные височные кольца считать локальным и хронологическим типом широко распространенных у славян бусинных височных колец.
Стремление увидеть в курганах XI—XIV вв. северо-западных районов Новгородской земли памятники води в первую очередь связано с тем, что исследователи, прекрасно зная о наличии здесь финно-угров по историческим и этнографическим данным, не могут найти их четких археологических памятников Скорее всего, погребениями води в этих районах являлись грунтовые могилы подобные захоронениям других прибалтийских финнов, отыскать которые чрезвычайно сложно, во-первых, потому, что само местное финское население тут было довольно редким, во-вторых, поскольку (и это главное) целенаправленные поиски таких могильников никем не велись. Можно допустить, что грунтовые могильники будут открыты и в районе распространения курганов, но большая их часть — за его пределами, в области, непосредственно примыкающей к южному побережью Финского залива, где водь зафиксирована этнографами. В этой связи представляются чрезвычайно перспективными поиски и раскопки грунтовых могильников, начатые О. И. Коньковой на Сойкинском полуострове. Дальнейшие исследования безусловно позволят более полно раскрыть характер взаимоотношений славянского и финно-угорского населения на территории Новгородской земли, яснее выявить финно-угорские элементы в древнерусской материальной культуре. При этом первостепенное значение будут иметь, новые открытия погребальных памятников XI—XII вв. в самом центре Новгородской земли, подобных могильнику Деревяницы, и обнаружение захоронений собственно финно-угорского населения.